Писательница анна алиллуева

Анна Алилуева. Страна проживания: Россия Город: Рыбное Дата рождения: 12 марта 1979. Написать сообщение. 50.640. Алилуева Анна Вячеславовна. учитель начальных классов. МАОУ "СОШ №30" п. Трубный. Анна Аллилуева Студентка Психо-неврологического института вместе с Иосиф Сталин Революционер.

Алилуева Анна Михайловна, ИНН 740405010442: упоминание в реестре юридических лиц

Ведь должны быть такие бухты без географических, без биографических координат, куда приплывают, чтобы сбросить с себя весь груз прошлого времени, стереть имена, забыть о травмах. Такие измерения, куда вливаются, чтобы ощутить себя безродной, природной стихией. Такие маленькие закоулки, ответвления от жизни, где истории, датам, опытам вход закрыт. Мы становились друг для друга такими бухтами, измерениями, закоулками. Ближе быть невозможно. Он учил меня не бояться прогулок по Ваганьковскому и Новодевичьему кладбищам, я заставляла его смотреть вниз с мостов на реку Москву и усмирять головокружение. Он внушал мне любовь к лесу, я добивалась того, что он признавал превосходства водной стихии. Он объяснял важность пространства, я настаивала на примате времени. В остальном же мы были слишком похожи. Постепенно в наши разговоры стало проникать воображаемое. Если бы Вы были моей женой, я мог бы… Если бы у нас появились дети, они были бы… Если бы мы жили в одном доме, мы бы… Но это так… невозможно… не нужно… я просто подумал… как хорошо бы, если… но нет, лучше оставим это непроизнесенным… Он придумывал на глазах наш общий сценарий — штрихами, тезисами, никогда не прописывая до конца, опустошая речь до многозначного молчания, где все еще могло бы быть сказано.

Я слушала. Что-то оставляла в памяти. Ночью, когда женский голос шепотом спрашивали меня, о чем я думаю, я вспоминала. Мог бы, были бы, мы бы. Как хорошо. Я молчала. Когда я впервые пришла к нему домой, мои ожидания оправдались: он жил там, где сложно было найти место для жизни. Все было заполнено и без того. Никому бы и в голову не пришло, что среди этого обилия предметов странной, причудливой, умирающей красоты можно стирать, готовить еду, продумывать планы на выходные, следить за событиями в мире, праздновать дни рождения. Говорить о жизни — да, но жить… Он называл свою квартиру норой или пещерой, и более подходящие слова для этого пространства, закрытого от мира с его повседневными тяготами, было сложно найти.

Пещера, в которой спрятали сокровища. Нора, куда снесли все завоеванное. Квартира старого московского аристократа. Спасибо за комплимент, но я еще сравнительно молодой. Ах, разве это важно? По стенам его квартиры на булавках висели страницы рукописи. Он развешивал их, как фотограф — фотоснимки, проявляя следы реальности. Или как прачка — простыни, очищая от все тех же следов. Проявленные или стертые — эти следы мерцали в его рукописях. Я успела выхватить по паре строк с каждой простыни, с каждого фотоснимка.

Не сейчас. Если Вы умеете видеть невидимое, закройте глаза на то, что Вы можете разглядеть. Не хочу, чтобы Вы прочитали их в сыром виде. Нет, это не переводы. Или, напротив, переводы — но лишь в той степени, в которой любая «поэзия — перевод с родного языка на чужой. Я не сомневаюсь, что Вы безошибочно угадаете авторство этих слов. Нет, я не пишу стихи, но для того, чтобы создавать поэзию, стихи необязательны. После, я все объясню после. А теперь давайте поговорим. Мужчина и собака уехали на дачу.

Остался, чтобы доделать перевод, сроки для которого он установил себе сам. Или по какой другой причине. На самом деле я хотел оказаться с Вами наедине, чтобы Вы наконец увидели, кто я. Возможно, Вы испугаетесь. Но Вы что-то обо мне знаете, чего не знает никто, и я хочу понять, что с этим делать. Мне кажется, у меня еще никогда не было таких встреч. Я, как и Вы, слишком привык любить людей, которые уже умерли. А Вы — вот сидите здесь. И как теперь с этим быть? Вы мне подарили то, что в жизни называется словом «отрада».

Я так отвык от того, кто я сам. А это же так важно. Быть с человеком, с которым ты — это ты. Не знаю, видели ли Вы это, когда мы гуляли с Вами по парку, возможно, сделали просто вид, что не видели: кланяться можно не только перед иконами, но и перед людьми, которые — окна… Сказав это, А. Так мы просидели какое-то время. Я не прерывала его тишину. Я знала, что она была именно его, но я хотела к ней приобщиться, чтобы она стала общей, а потом вместе отыскать в недрах этой тишины продолжение речи. Он вдруг засмеялся. Выждал еще небольшую паузу и объяснил. Глядя в окно, он подумал о том, что хорошо бы закурить.

А еще о том, чтоб было лето. И тут же обнаружил, что сигарета уже наполовину превратилась в пепел, а лето в самом разгаре… И что это только кажется, что жизнь начнется завтра. Жизнь на самом деле уже здесь. И у этой жизни давно есть свое вчера. Но все никак не удается почувствовать ее сегодня. Посмаковать вкус настоящей сигареты, насладиться знойным летом. Да, я собирался еще что-то сказать. Когда из глубины уличной темноты донесся пронзительный звук сирены, я спросила: У Вас нет часов в доме? Он ответил: А зачем? Думаете, если нет часов, утро не настанет?

Его дом не должен был отражаться в зеркале. Часы должны были останавливаться у каждого, кто с ними входил. Время исчезало. Но вот на одной из полок, заставленной старыми вазами, собраниями сочинений, гипсовыми бюстами, блеклыми фотографиями, засохшими цветами, я нашла часы, которые шли. Древние, ответил он. Никому не нужные, они продолжали исполнять свой долг, свое предназначение, доказывая самостоятельность времени. Но человек — не время. Чтобы не останавливать свой шаг, ему нужно знать, для кого он совершается. Вы знаете? Быть может.

Может быть. Это становилось опасным — надеяться. Ну все, хватит темнить, прежде чем Вы уйдете… Настоящим началом нашей истории следует считать именно тот предутренний момент, когда А. И потом, немного подумав, добавил: Вы не спасете, лучше забудьте. И еще подумав: Живите своей жизнью, иначе мы погибнем оба. И в конце: Если бы Вы появились раньше, с этими голубыми глазами, этими черными волосами, раньше, когда я еще мог принять жизнь, когда я был способен любить. Мертвенная бледность и безнадежность, проступившие сквозь вкрадчивые звуки слов, произнесенных почти в полной темноте свет горел только в коридоре, и то, в полсилы , превратили несуществовавшее в неотвратимое будущее. Любовь, которую я еще не могла в себе найти, затребовала право на жизнь и поспешно родилась. На мериле общей истории стал проступать ноль, который дал отсчет новому времени, отодвинув все остальные числа и предыдущие события в минус. Так определился мой путь.

Мое предназначение. Спуск к спасению стал неизбежен. Из маленького семечка выросло целое дерево, заполнив своими корнями и ветвями все Ваше сознание. Это дерево стало настолько роскошным, что на него начали слетаться темные птицы-события. Оно их притягивало, манило, сулило им прекрасное время для пения… Волшебного пения. Мелодичного пения.

Важно отметить, что письма Аллилуева были написаны на русском языке, что подчеркивает их актуальность и значимость для российской истории.

Они дают представление о языке и стиле, принятых в обществе того времени, и позволяют изучить лексику и грамматику, используемые в СССР в 20-30-е годы XX века. Таким образом, письма Аллилуева не только являются важным историческим документом, но и предоставляют уникальное окно в прошлое, позволяя нам понять контекст времени и места, в которых они были написаны. Они позволяют нам приблизиться к истории и узнать больше о событиях, которые оказали влияние на жизнь и судьбу Аллилуева, её семьи и страны в целом. Значимость писем Аллилуева для понимания советского общества Письма, написанные Левом Аллилуевым, другом и близким соратником бывшего генерального секретаря КПСС Иосифа Сталина, имеют особую значимость для исследования и понимания советского общества. В своей переписке Аллилуев сумел отобразить не только политическую, но и социальную атмосферу, которая царила в СССР в период с 1920-х по 1950-е годы. Письма Аллилуева являются уникальным источником информации о внутренней жизни советского высшего руководства и его отношении к населению страны. Они позволяют взглянуть на события и процессы, которые находились за кулисами политической арены, и получить представление о том, как принимались важные решения и какие обстоятельства повлияли на них.

В письмах содержатся не только отчеты о деятельности Иосифа Сталина и его окружения, но и переживания, мнения и эмоции Аллилуева. Эти документы помогают увидеть главных актеров советской политической сцены не только как исторические фигуры, но и как людей, прошедших через трудности и испытания. Особая ценность писем Аллилуева заключается в том, что они отражают множество аспектов социальной и культурной жизни советского общества. Здесь можно найти описание повседневной жизни, массовых мероприятий, экономических и научных достижений, проблем и настроений людей того времени.

Когда закончилась война, мужчину перенаправили в ссылку. Впервые она вышла замуж в 1944 году. Её супругом стал Григорий Морозов, являющийся бывшим одноклассником её старшего брата Васи. У пары есть общий сын, имя которого — Иосиф Аллилуев. В будущем он станет известным кардиологом и доктором медицинских наук. В 1947 году официальная почва их союза перестала действовать, однако не по желанию супругов, а по указанию отца Светланы. Алиллуева и ее супруг Григорий Морозов Из своих воспоминаний ученая рассказала, к ним домой приехал её брат, забрал паспорта её и Григория, а спустя несколько часов тот отдал им документы, в которых не значилось никаких штампов о браке. Почему так вышло? Всё достаточно просто. Ведь на 1947 год припала борьба с «безродным космополитизмом». Светлана была не расстроена этим фактом, так как мужчина хотел десятерых детей, а она желала закончить университет. За время их совместного проживания у неё было четыре аборта и выкидыш. Алиллуева утверждала, что этому мужчине было важно продолжить свой род. А то, какими усилиями и потерями это доставалось, его ни капли не заботило. В 1949 году Светлана вышла замуж во второй раз. Теперь её супругом стал сын А. Мужчина усыновил ребёнка Светланы от первого брака, а 1950 году в паре родилась дочь Екатерина, которая в будущем стала учёным-вулканологом. Сейчас она проживает на Камчатке. Однако и этот союз не стал долговечным. Третьим по счёту мужем Светланы стал её дальний родственник И. Он приходится сыном А. Сванидзе, который был братом первой жены Сталина, матери Я. Этот брак просуществовал всего 2 года с 1957 по 1959 гг. У неё были отношения с диссидентом А. Синявским, а также поэтом Д. С началом шестидесятых годов Светлана стала глубоко религиозным человеком, а спустя два года крестила себя и своих детей в местном Московском храме, у протоиерея Н. В 1970 году Светлана вновь вышла замуж. В этот раз её супругом стал американский архитектор Уильям Питерс. В этом браке у пары родилась дочь Ольга. Однако отношения супругов не заладились. Как оказалось, мужчина был с Аллилуевой только ради её денег. Ведь это всё же дочь Сталина, у неё должно быть много денег. Но как только от гонорара, который она получила от публикации за первую книгу, не осталось ни цента, мужчина ушёл.

Вот вам и реальный вклад США в победу. Разжигание новой, пока "холодной войны" против СССР означало, что право на значительный подъем своего жизненного уровня, завоеванного народом в военных победах, право на отдых после тягот войны, удовлетворение многих кричащих нужд приходилось откладывать Но иного выхода не было. Наступал очередной этап тяжелой, напряженной работы. На его похоронах мама и бабушка последний раз виделись со Сталиным. Здесь мне придется обратиться к книге Л. Разгона "Непридуманное", вернее к главе "Жена Президента". Как раз эта глава, посвященная трагической судьбе жены Михаила Ивановича — Екатерины Ивановны Калининой — была опубликована в "Огоньке". Но начну с комментария, предваряющего журнальную публикацию. Все, о чем рассказывает сегодня писатель Лев Разгон, — правда. В ее обычном словарном обозначении: "То, что действительно есть, в действительности было". В этой главе автор обращается к излюбленной теме нашей демократической интеллигенции — разоблачение сталинских репрессий. Он пишет опять-таки о страхе, который пронизал все общество — от кремлевских верхов до отдаленной таежной деревни, о безропотных кремлевских "окруженцах" разнежившегося Сталина, которому надоели слезы старика Калинина, о Екатерине Ивановне, пристроенной сердобольным автором этого рассказа и его "женой и другом" Р. Берг на "платную" работу в лагере — счищать гнид с арестантского белья и т. Публикация сопровождается фотографией похорон М. Калинина, сделанная С. Гурарий и И. Петровым и опубликованная в том же "Огоньке" еще в 1946 году. Разгон пишет о похоронах М. Калинина и этой фотографии так: "Мы были тогда еще в Усть-Вымлаге. Со странным чувством мы слушали по радио и читали в газетах весь полный набор слов о том, как партия, народ и лично товарищ Сталин любили покойного. Еще было более странно читать в газетах телеграмму английской королевы с выражением соболезнования человеку, год назад чистившему гнид в лагере. И уж совсем было страшно увидеть в газетах и журналах фотографии похорон Калинина. За гробом покойного шла Екатерина Ивановна, а рядом с нею шел Сталин со всей своей компанией". Ну а теперь по поводу правды. Должен огорчить детского писателя — никакой Екатерины Ивановны там нет, рядом со Сталиным за гробом покойного шли Анна Сергеевна Аллилуева, моя мать, и Ольга Евгеньевна, моя бабушка. Спутать этих женщин с Екатериной Ивановной мог только тот человек, который никогда в жизни ее не видел. Вот где правда. Нет этой правды и в других главах разгоновского произведения, когда, например, описываются похороны Надежды Аллилуевой и сообщаются некие подробности, чтобы лишний раз заклеймить Сталина, его лицемерие. Разгон описывает, как Сталин стоял у гроба, как шел за ним, как стоял у раскрытой могилы, нарочно прикрыв глаза растопыренными пальцами кисти руки, чтобы исподтишка, наблюдать, кто на эти похороны пришел, а кто нет. Все это преднамеренная, нарочитая ложь и клевета. Я уже писал о похоронах Надежды, но еще раз повторю — не стоял Сталин у гроба, не ходил на кладбище. Разгон, в отличие, допустим, от А. Рыбакова или В. Успенского, лишил себя права на вымысел, назвав свое творение "Непридуманное". Наверное, за эту способность выдавать ложь за правду да еще призывать людей к покаянию Л. Разгона пригласили выступить в качестве свидетеля от обвинения на заседаниях Конституционного суда, рассматривавшего вопрос о правомочности запрета КПСС. Книги деда и мамы вышли в 1946 году. Вокруг них началась пропагандистская суетня: обсуждения, читки, читательские конференции, маму часто приглашали на них, задавалось множество вопросов, часто выходящих за рамки написанного. Мероприятия шли одно за другим, так уж устроены наши люди — ни в чем не знают меры. Я был на одном из таких вечеров, и мне он не понравился, много там было чепухи, отсебятины. Эдакая окрошка из попурри на разные темы. И если кто-то хотел погреть на этом руки и нечто выудить, успех был бы обеспечен. Я думаю, так к тому и шло. Мама моя к такого рода мероприятиям готова не была, чувствовала себя скованно перед большой аудиторией и отвечала, очевидно, не всегда удачно. А кто-то все тщательно собирал, накапливал, по-своему интерпретировал и посылал куда следует. Уверен, что рецензия, опубликованная в "Правде" 11 мая 1947 года — "Безответственные измышления", подписанная Федосеевым, будущим академиком, идеологом, была навеяна именно этими вечерами. В этой погромной рецензии, по существу, отсутствовал необходимый объективный анализ, хотя многие замечания носили здравый характер. Но тон, похожий на окрик, усиленный просто клеветническими измышлениями, создавал у читателей ощущение, что он имеет дело с какой-то антисоветчиной. Значит, жди неприятных событий. Автор не постеснялся обвинить мою мать в стяжательстве, будто книгу она свою писала ради одной корыстной цели — заработать большой гонорар. Но люди, хорошо ее знавшие, этому уж никак не могли поверить! Видимо, и Светлана не очень разобралась в этой истории, когда в своей книге написала, что "Воспоминания" вызвали "страшный" гнев отца. Должно быть, с его слов угадывались отдельные резкие формулировки, — была написана в "Правде" разгромная рецензия Федосеева, недопустимо грубая, потрясающе безапелляционная и несправедливая. Все безумно испугались, кроме Анны Сергеевны. Она даже не обратила на рецензию внимания, поскольку восприняла ее как несправедливую и неправильную[16]. Она знала, что это неправда, чего же еще? А то, что отец гневается, ей было не страшно; она слишком близко его знала, он был для нее человеком со слабостями и заблуждениями, почему же он не мог ошибиться? Она смеялась и говорила, что будет свои воспоминания продолжать". Должен сказать, что так думала тогда не только Светлана. Одно время и я склонялся к этой версии, но что-то в ней давало сбой. В книге не было ничего такого, что могло вызвать гнев Сталина. И потом, многое из нее было опубликовано уже в журналах и газетах, все это было известно Сталину и реакции негативной у него не вызывало. Да и сам выход книги, если читатель помнит, был ведь санкционирован Сталиным, а он просто так, "не глядя", ничего ведь не одобрял. Еще одно, книга вышла в 1946 году, мать была арестована через два года. Если дело в книге, то зачем надо было огород городить, устраивать какое-то следствие, когда достаточно было построить все обвинение на основе книги? Поразмыслив, я от этой версии отказался. Все дело в том, что было вокруг книги. Этими читательскими конференциями воспользовались для того, чтобы приписать матери то, что она не говорила и не могла говорить. Вроде той басни, что поведал, якобы со слов моей матери, "историк" В. Антонов-Овсеенко — о поездке Сталина, Надежды и деда в Царицын. Я писал об этом выше. Это чистейшая ложь. И я нисколько не сомневаюсь, что именно такие лживые и специально придуманные кем-то заинтересованным истории и послужили в скором времени причиной ее ареста. Но это будет в 1948 году. А пока еще шел 1947 год. Шумиха вокруг маминой книги и книги деда была в разгаре. Маму приняли в Союз писателей. Леонид учился на первом курсе Московского энергетического института, а я — в шестом классе. Международная обстановка не радовала. Абстрактная линия США на "сдерживание коммунизма" стала оборачиваться сколачиванием агрессивных блоков и окружением СССР плотным кольцом американских военных баз. На исходе 1947 года проводится реорганизация высшего государственного руководства в США, учреждается Совет национальной безопасности во главе с президентом. В прямом подчинении Совета образуется ЦРУ, основывается министерство обороны. Эта структура была создана для войны. Фултоновская речь Черчилля была принята в качестве государственной политики США. В нашей семье произошло событие, в мае 1947 года Светлана развелась с Г. В сущности, общепринятого развода не было: Григория выставили из квартиры, а Василий, забрав у Светланы паспорт, отвез его в милицию и вернулся оттуда с "чистым", без брачных печатей паспортом. Вот и вся процедура — развод по-кремлевски. В то время Светлана была дружна с Евгенией Александровной и как-то сообщила ей, что скоро разведется с мужем. Евгения Александровна, уверенная, что за этим стоит воля отца, неосторожно воскликнула, намекая на перенесенный Сталиным инсульт: "Что, твой папочка совсем выжил из ума? Так решила я. А причины, они исключительно личного характера". На том разговор и завершился. Свои события разворачивались и у Василия. У него возник новый роман еще в начале 1946 года. Он снова выгнал из дома свою первую жену Галину Бурдонскую и женился на Екатерине Тимошенко, с которой познакомился во время Потсдама. Никакого развода, конечно, не оформлялось, он просто заменил свои документы, где уже стояла отметка о новом браке. Екатерина Тимошенко была женщиной жестокой, хуже всего пришлось детям от первого брака Василия — Саше, ему тогда было четыре с половиной годика, и Наде — трех лет. Внимания на них никто не обращал, они были обойдены родительской лаской, их иногда забывали даже покормить. Бабушка и мама ссорились и ругались с Василием, но это мало что меняло. Галина жила у нас и целыми днями плакала, ожидая, что Василий, как и в прошлый раз, одумается и вернется к ней. Но этого, увы, не случилось. Василий все больше пил, и было ясно, что этот брак недолговечен. Однажды мои брат показал мне сторублевую купюру и сказал, скоро будет денежная реформа, давай обменяем эти деньги на мелочь, ведь монеты-то явно не будут менять? Сказано — сделано. И действительно, в конце 1947 года произошла денежная реформа, тысяча рублей, что была в сумочке у мамы, превратилась в сторублевку, три тысячи рублей, накопленные няней Таней, теперь означали только триста. А наши сто рублей мелочью как были сотней, так и остались той же суммой. Я считал эту операцию крупным финансовым успехом Леонида. Больше всего огорчилась няня Таня, она тогда сильно обиделась на маму, рассчитывая, что та могла бы обменять ее деньги вместе с деньгами благотворительного фонда — один к одному. Но мама тогда посмеялась, ей и в голову не могло прийти, что можно смешать какие-то личные деньги с теми, святыми, предназначенными на помощь обездоленным. В это же время Кира, дочь Павла, получила приглашение сниматься в небольшой роли в фильме по произведению А. В квартире у Евгении Александровны стали собираться актеры, шли репетиции, смотреть на которые было так интересно, что я боялся пропустить их. В один из вечеров я, по привычке, поднялся на восьмой этаж и позвонил. Мне открыли, и я увидел множество людей. Наверное, сейчас начнется репетиция, подумал я, но сильно ошибся.

Алилуева Анна Михайловна, ИНН 740405010442: упоминание в реестре юридических лиц

Анна Алилуева из Бобровского района рыла окопы и расчищала завалы после бомбежек. Show @va Stories. Футбольные выходные Балтика-Уфа 3:2. Алилуева Анна Михайловна. ИНН 740405010442. Не является индивидуальным предпринимателем.

Вход в систему

  • В Москве скончался племянник Сталина - МК
  • Анна Алилуева, Калининград, фотографии, друзья ВК
  • Дочь вызвала «скорую», но было поздно: скончался племянник Иосифа Сталина
  • "Лина Алфеева" - скачать книги в fb2, epub, pdf, txt форматах
  • 20 писем к другу Аллилуева обо всех аспектах его жизни
  • Анна Алилуева, Рыбное

Художественный мир Ангелины Павловской

Иконников решает немного разрядить обстановку. Начальство молчит, громко дышит. Мать с младенцем — всех советских женщин. Армия и мирное население, наука и земледелие в едином порыве устремлены к символу революции — красному знамени. Четыре фигуры по углам росписи, сразу будто уменьшившиеся в размерах, теперь истово тянут руки в определенном направлении — к знамени. Такому мастеру и артель доверить можно. И — хлоп Иконникова по сутулому плечу, тот еле на ногах устоял. Начальство пошло вон, а Илья Петрович остался в клубе. Когда наконец поднял лицо, с потолка непривычно дохнуло горячим и красным — знамя.

Конечно, это были ангелы. Мать их называла — фэрэштэ. По-русски — ангелы, значит. Он так и спросил у Ильи Петровича: вы ангелов на потолке нарисовали? Тот заулыбался. Очень даже может быть, говорит. Однажды, когда Иконникова не было в клубе, Юзуф залез на леса и тщательно изучил почти законченную роспись вблизи. Сначала долго лежал, смотрел на златовласого врача, а тот смотрел на Юзуфа.

Затем смотрел на агронома.

Лёгкий роман с юмористическими эпизодами, главная героиня которого, неунывающая Джинни Джай-Дайз, постоянно попадающая в невероятные ситуации. По хронологии это четвёртая книга цикла « Миры Четырёх Стихий ». Лина активно занимается писательской деятельностью, на её счету несколько циклов: «Миры Четырёх Стихий», «Академия фамильяров», «УПИР», «Тёмный Альянс», «Попаданка я», а также отдельных романов: «Пастельная магия», «Как довести прекрасного принца», «Ведьма. Отобрать и обезвредить».

На следующей перемене Лена и Сима потащили Клару к окошку в углу коридора, где всегда велись секретные разговоры. Наперебой стали говорить, как они отлично повеселились, а Клара сама виновата, не нужно было столько пить. Мальчишки всегда заставляют, им весело, когда девчонка напьется. Вначале они тоже попадались, а теперь приловчились, пьют немного и только вино, а то розовое — подкрашенный самогон, он и вола с ног собьет... Мальчики шлют Кларе привет и сочувствие, надеются, что она в компашке будет своим человеком, все поймет правильно, ведь она современная девочка...

Клара не могла и рта раскрыть. Сима и Лена были такими милыми, наговорили ей столько хороших слов и комплиментов, что настроение у Клары поднялось. Особенно ей польстили слова: «Алик тобой покорен! После уроков, оставшись с Никой вдвоем, Клара вяло сказала, что все было, как обычно на дне рождения: танцевали, ели, веселились, но ей, видно, попалась несвежая колбаса, стало плохо, пришлось уйти раньше... Клара вспомнила, как вышучивали у Лены Нику, ее мужские плечи, размашистую походку, ее неприступность и единственное платье, и она, Клара, тоже смеялась и поддакивала.

И вдруг, не зная даже почему, Клара сказала: — А о тебе все так хорошо отзывались, особенно Гарри... В ответ Клара только вздохнула. В лагере ей было хорошо с Никой, а теперь... Она слишком серьезная, сложная. Можно ведь и повеселиться, что в этом плохого?

Но опять вспомнилось мерзкое состояние опьянения, не испытанное никогда раньше. Нет, лучше его больше и не испытывать. И Клара покорно, как нашалившая девочка, прильнула к Нике: — Хорошо Никочка, больше не буду. Не знал этого даже ее отец. В последнее время Лена часто пропускала школу.

Ей нездоровилось: кружилась голова, тошнило, знобило. Она не отвечала на телефонные звонки, избегала своих друзей по компашке. Они с Симой быстро догадались, что случилось, а тетя продолжала водить Лену по врачам, пичкать таблетками и порошками. Девочкам было страшно: то, что происходит с Леной, ни с чем сравнить нельзя. Почему-то раньше об этом совсем не думалось.

Пока еще можно скрывать, а потом? Что потом?.. Даже когда Лена молчала, в ее застывшем взгляде постоянно жил один вопрос: «Как быть? Что делать? Девочки живут весело и беззаботно.

Разве их ссоры, обиды — это та горечь и боль, тот страх, через которые сейчас проходит она? А впереди еще самое ужасное! Нет, никого не винила Лена — только себя, себя, трижды себя! Она категорически отказалась от свидания с Игорем, и он небрежно, с обычной своей ухмылочкой, которую Лена хорошо чувствовала даже по телефону, бросил: — Не пожалей, Штучка! Я сейчас такую цацу обламываю...

Раньше ей даже нравилось в Игоре его самодовольное нахальство — не какой-то там слюнтяйчик. А теперь... Лена кружила по комнате, по саду. Старалась поменьше сталкиваться с тетей, отца почти не видела. Все время проводила в своей комнате наверху, вниз спускалась, когда никого дома не было.

Отец этого не замечал, но глаза тети тревожно следили за Леной. Беспокойство тети проникало даже наверх, в комнату Лены, по стенам, через пол. Лена слышала, как тетя ходит туда-сюда, от окна к двери, от двери к окну, скрипит старый паркет ковер убрали, когда к Лене зачастила компашка. Трогает клавиши — одну, другую, незавершенные звуки повисают, как вопросы... Если бы можно было кому-то рассказать — такому человеку, который прежде всего понял бы не то, что Лена совершила плохое, а то, как отчаянно, безвыходно плохо ей сейчас.

А разве тетя способна на это? Она занята своей любовью к ее, Лениному папе, вот-вот свадьба, какое им обоим дело до Лены? Папа — тот вообще в другом мире, не достучаться уже ей к нему никогда. Да и все люди сейчас в другом мире, и школа, и все-все, даже Сима, которая в душе радуется, что это стряслось не с нею. А Лена — одна, в своем маленьком мирке, тесном, как бочка, скованная стальными обручами, — не вырваться, можно только задыхаться и ждать конца...

И все-таки рассказала она все тете. Кому же еще? Захлестнутая отчаянием, она не услышала, как тетя поднялась по ступенькам, стала на пороге. Лена отрицательно покачала головой и подумала о маме: а маме она рассказала бы? Рассказать маме тоже было бы трудно, даже невозможно — мама была такая строгая.

Но при маме с Леной такого никогда бы и не случилось, это Лена знала твердо. Тетя села на маленькую скамеечку возле дивана, на Лену повеяло нежным запахом, закружилась голова. Лена ткнулась носом в пуховую шаль, которая укутывала ее с головы до ног. Лена поежилась, зажмурилась, чтоб не видеть этих красивых, очень маминых глаз, сказала: — Зачем вы так говорите? Вы же любите не меня, а папу.

Тетя покраснела, но взгляда не отвела. Да, я полюбила твоего отца, пожалела: не очень он счастливый... Но тем более я и тебя люблю, ведь ты не только дочь моей родной сестры, но и человека, который дорог мне! Поверь, Леночка! Тетя снова опустилась на скамейку.

Вы не можете меня любить, вы же ничего не знаете! Как тетя говорила об ее отце, какое у нее было лицо! А что у нее, у Лены? Разве Игорь — это любовь? Как о нем говорить?

Лена содрогнулась. Тетя заметила, истолковала по- своему: — Я думала, ты меня поймешь, не осудишь. Ведь ты большая девочка, тебе шестнадцать... Тетя испугалась, стала гладить ее по голове, говорить какие-то слова, которых Лена не слушала. Внезапно Лена перестала плакать, снова отвела от себя тетины руки, сказала решительно, обреченно: — Сядьте, тетя, я все вам расскажу, другого выхода у меня нет.

И все равно... Провожали их только папа и Сима. Ехали они в тот город, где раньше жила тетя, где когда-то родилась Ленина мама, где похоронена бабушка и еще живут какие-то родственники, которые им помогут устроиться на новом месте, пока папа добьется перевода. Сима заплакала, ткнулась Лене в ухо, прошептала: «Ни пуха ни пера... Поезд тронулся, увозя Лену навсегда из города, где так неожиданно и печально закончилось ее детство.

Глава третья. НИКА 1 По коридорам женской школы плыл плотный желтый дым. Это было страшно: давно проложенные газовые трубы ненадежны, случались в домах взрывы, пожары. Первая мысль именно об этом: прорвалась газовая труба в подвале, начался пожар. Ольга Матвеевна вела урок в девятом классе.

Как только открылась женская школа, Ольга Матвеевна перешла сюда. Хотя многие прошлогодние проблемы с разделением школы отпали сами собой, Ольга Матвеевна считала, что для девочек ее характер более подходящий. Прихватила она с собой и Пиню. Пиня был водворен в биологический кабинет и, стоя в углу, грустил о буйной вольнице тех времен, когда в школе заправлял Гарри Миг. Ольга Матвеевна приоткрыла дверь в коридор и тут же захлопнула: — Девочки, пожар!

Соберите портфели, спускайтесь через окно. Никакой паники... Но паники не было, никто не испугался, на оживленных лицах — радостное любопытство. Ника подошла к Ольге Матвеевне, осторожно отстранила ее: — Извините! Мальчишки устроили салют в честь открытия женской школы: бросили дымовую шашку.

Девочки шутили, смеялись, представляя, как бы они выглядели, прыгая в окно с третьего этажа. С тех пор как уехала Лена, место рядом с нею пустовало. Сблизиться с кем- либо из девочек в классе Сима не стремилась. Большинство девочек было новых, о прошлогодних проделках компашки в смешанной школе ходили легенды, но Сима ничего никому не рассказывала. Гамом и веселым оживлением был наполнен не только зал, где стояла елка, но и классы, в которых переодевались, репетировали.

Все было великолепно и елка, и гирлянды, и снежинки, нанизанные на нитки, опутавшие коридоры, окна, потолки зала. Девочки потрудились: ведь это был первый бал в их школе, на который пригласили мальчиков. У входа в зал висела огромная яркая газета. Большими буквами Никины стихи. В классе почему-то догадались, что Ника пишет стихи, и принудили ее сочинить поздравление для газеты.

Стихи у нее получались плохие, в них не удавалось втиснуть и частички того, что она чувствовала и хотела бы выразить. Чувства оставались сами по себе, в ней, слова — сами по себе бродили по бумаге. А тут пристали с ножом к горлу: «Не хочешь постараться для школы... От Нового года всегда ждешь чего-то особенного. И это особенное произойдет не теперь, не зимой, а весной, когда растрескается на куски холод, улетит в пространство, а солнце вытянет слепые бутончики подснежников из земли, они нальются теплом, распахнутся и утвердится другой тон, другой цвет на земле — голубой, зеленый, золотой, на много дней, до самой, самой поздней осени...

Ника и Клара переоделись в пустом темном классе на третьем этаже. Присвечивал им уличный фонарь; специально не зажигали света, чтоб никто не ворвался. По совету Никиной мамы сделали костюм Черномора и Людмилы. Клару еще можно было узнать. В длинном белом платье ночную сорочку обшили лентами , в русском кокошнике картон, вата и елочные бусы , с фатой тюлевая занавеска с окна , в белой маске, закрывающей только глаза, она оставалась все той же маленькой пухленькой Пупочкой.

Прозвище это стало ее вторым именем, даже Ника иногда называла ее так, хотя сама на себя за это сердилась. Зато Нику не узнать: чалма, бородища из пакли до земли; мама слепила и раскрасила носастую бровастую маску, шаровары пестрые до колен мамина старая шаль , туфли с завернутыми носами, в руках булава. Черномор вел по коридору Людмилу и грозно размахивал булавой: пусть только посмеют отнять его пленницу, его добычу, — заработают шишку на лоб, будь то хоть сам неустрашимый Игорь-Гарри, повелитель компашки. Почему-то этот губастый наглец так и лез в мысли. Он отталкивал, возмущал и в то же время притягивал своей необычностью, какой-то силой, которой подавлял других.

Почему такие подавляют, даже хороших? Вот она, Ника, конечно, сумела бы противостоять ему. Ведь у нее есть характер, все говорят. Она бы еще померилась силами с этим Гарри... Говорят, девчонки ему поддаются: с кем он захочет, та и пойдет.

Попробовал бы захотеть, чтоб она, Ника, пошла с ним!.. Вот еще, привязался этот губастый! Не надо и близко его подпускать, даже в мысли. Ничтожество и он, и вся их компания, разве не видно? Клару она им не отдаст, бесхитростную, беззаботную Пупку легко закружить.

Ника так сжала Кларину руку, что Клара пискнула. Мальчишек предупредили, что будет бал-маскарад, но они пришли в обычных костюмах и теперь толклись в коридоре, заглядывая и не решаясь войти в сверкающий, гремящий военным духовым оркестром зал, полный незнакомых девочек в масках. Возле школьной газеты стоял Володя Сопенко, читал. Тогда, в лагере, что-то между ними промелькнуло, дружеское и теплое. Это было влекуще и непонятно, как маленький огонек за далекими холмами.

Теперь его не назовешь Вовкой, держится так, будто совсем взрослый. И маленький огонек заблудился и исчез. Из двери зала выбежала длинная цепочка-змейка во главе с клоуном, обвила мальчишек, отрывая их от стен, втянула в зал. В гвалте, хохоте, толкотне с гостей сошла скованность; мальчишки танцевали, узнавали знакомых девочек, писали записочки, которые разносил быстроногий почтальон. В маске с бородой Нике было жарко.

Она втолкнула Клару в круг, где клоун и Дед-Мороз плясали полечку. Клара, подхватив фату, запрыгала вокруг них. Вот у Клары все выходит просто и легко, а она, Ника, сама все усложняет. Ника вышла в пустой коридор, прошла в другой, полутемный его конец, наклонилась над краном — напиться. Кто-то тронул ее за плечо, насмешливо сказал: — Зачем же из крана?

В буфете отличное ситро. Идем, угощу... Ника обернулась, угрожающе подняла булаву. Игорь схватил ее за руку. Хотя вид у тебя в этой маске довольно-таки страшненький.

Ника молчала. Как этот губастый тип оказался здесь? А, вон и Рябов, и Мартыненко, и Хомячок к ним притулился. Стоят в темноте, покуривают в кулаки. Ника сказала скрипучим, «старческим» голосом, вырывая руку: — Вы обознались!

Да я тебя, Никуша, в любой маске узнаю. У меня сердце — вещун. Твои ножки с другими не спутаешь. Ника изо всей силы щелкнула Игоря булавой по лбу, он зажмурился, отшатнулся. Ника проскользнула мимо, но Игорь метнулся следом, схватил за плечи; задышал в затылок: — Все равно будет так, как я захочу, слышишь, гордячка?

Она знала, что здесь, в школе, ничего плохого с нею не может случиться, здесь даже защищеннее, чем дома, где она всегда одна. Просто противны лапищи на плечах. Такого непрошеного гостя выставят с позором! Я и сам уйду, ради тебя пришел. В углу засмеялись.

Да еще ранняя... Прикрытая прежде смерзшимся старым снегом и ледком, земля открывает вдруг все свои изъяны: и мусор, и раскисший навоз, и разъезжающиеся под ногами тропинки. Все, очерченное темными каемками влаги, выступает рельефнее: и заборы, и дома, и деревья. Приподнимаются над землей горы, проталкиваются сквозь облака, придвигаются к городу — и особенно острым, сильным, неодолимым становится зов леса, такого близкого и недоступного. Сквозь все земные будничные запахи пробивается вдруг этот особый — лесной, весенний, несет в себе тревогу, смятение, ожидание, какие бывают только весной, когда человек не знает, что же с ним происходит, но нет ему покоя.

Обычная деловая жизнь вдруг спотыкается, и человек в раздумье и в грусти и в то же время какой-то неясной душевной приподнятости оставляет обычные и даже очень важные дела и стоит у окна, глядя бесцельно на тяжелые влажные горы, прислушивается к себе или хлопнет дверью и побредет по улицам неведомо куда... Ника бродила по городу до тех пор, пока окончательно не промокли ноги. А домой не хотелось. Все время она была дома одна, даже привыкла к этому. В возможности делать что хочется, когда не лезут к тебе с докучливыми поучениями, как, например, у Клары, каждый шаг которой сопровождается мамиными указаниями, было замечательное чувство независимости.

Но ее мама не квохтала над нею, даже когда была дома, работала в своей мастерской, порою забывая о Нике, о еде. Жили они просто, по-холостяцки, иногда перекусывая на ходу, между делом. Но все же когда мама дома, одиночество совсем другое, чем одиночество, когда ты вправду одна. А последнее время мама дома бывает редко: не идет ее работа, ради которой они сюда приехали, и мама куда-то уходит, встречается с людьми, что-то ищет... И совсем забывает о Нике.

Возвращаясь домой, Ника увидела на лавочке в сквере компашку: Гарри, Алик, еще кто-то пижонистый. Они балагурили, что-то выкрикивали вслед проходящим по тротуару девочкам. Мама сказала о них: «Типичная золотая молодежь. Такие всегда были, не обращай внимания, ты же гордая, умница. Пройди мимо, будто их нет».

Но, даже проходя мимо, Ника внутренне сжималась, ждала какой-нибудь пакости от Гарри, который цепляется при каждом удобном случае. А сейчас тем более: видик у нее — кислый нос и кислые ботинки. Модницы щеголяют в сапогах-«бутылочках» и коротеньких юбочках. Мама не раз говорила, хотя Ника никогда ничего у нее не просила, что вот пойдет работа, отхватят они гонорар, будут и «бутылочки» и шубка. А пока Ника ходит в пальто, перешитом из маминого, со старым лисьим воротником.

Между прочим, «бутылочки» ей не нужны, сапоги — обувь для солдат, а не для девушек. Компашка, конечно, глаза пялит. Не поворачивая головы в их сторону, Ника чувствует на себе взгляды, старается идти медленно, как и раньше, независимо. Обязательно улюлюкнут!.. Но — промолчали.

Свой подъезд да и вообще эти дома с колодцами «черных» дворов посредине Ника терпеть не может. Как ни отворачивайся, лезут в глаза кучи мусора, повисшая на водосточной трубе кожура, половые тряпки, развешанные на карнизах. А главное — крысы. Они нисколько не боятся людей, снуют по помойке, шебуршат голыми хвостами. Пока добежишь до дверей, эти твари собьют настроение на несколько градусов.

Хорошо, что их квартира на пятом этаже: балкон плывет над деревьями, над улицей, не слышно и не видно никаких крыс. Ника прошла в свою комнату, бросила пальто на диван, села за письменный стол. Как же выразить все то, что клокочет в ней, такое разное, противоречивое? Стихи — это было ее мукой, самоистязанием. Они стояли у горла, снились, жили в ней, как постоянное обещание и ожидание.

Но когда она пыталась писать, получалось не то, не то, трижды не то!.. Читала поэтов, завидовала и безмерно уважала их, управляющих словами так, будто они рождались одновременно с чувством или переживанием. Чувствую, как во мне рождается гений, но что-то никак не может родиться», — шутила иногда ее мама, но сколько горечи в этой шутке! Ника видела, что значат для ее мамы на самом деле эти иронические «творческие муки». Она, Ника, совсем не претендует на гениальность или талантливость.

Хотя бы чуть-чуть выразить то, что внутри... Ника взяла карандаш, достала свой заветный блокнот. Полезли совсем другие строчки, не те, какие могли быть полчаса назад, до встречи с компашкой, с крысами. Ника расстроилась, она теперь вообще ничего хорошего не находила ни в городе, ни в школе... Почему-то у нее не было подруг.

Клара по-прежнему ластилась, как кошечка, но у нее завелись свои дела. Болтушка Клара оказалась вдруг очень стойкой: на тему «Клара и компашка» с Никой никогда не говорила, а поделиться было чем, Ника видела. А без откровенности какая дружба? Клара прибегала, тыкалась в грудь, искала утешения в своих маленьких обидах, но разве могла Ника поговорить с нею о своем? Ника вошла в мастерскую.

Она любила приходить сюда, когда мамы не было. Чтобы понять ее. На подставке бюст, накрытый мокрой простыней. Та работа, которая не идет... Ника повернула бюст к себе.

Откинула полотно. Лицо сильного человека. Сильного, как глыба. Оно давит. Это отец Вити Хомякова.

Не верится как-то, что человек с таким лицом любил Витину маму, Витю, что он был и просто человеком. Здесь он только генерал, суровый и сильный. Нике не нравится его лицо. Почему мама хочет вложить в этого человека такую беспощадную силу? Но маме не скажешь, она не терпит вопросов и замечаний, пока не найдет сама...

Вот и стоит незаконченная работа, а сроки поджимают. Приходил архитектор, обсуждал с мамой, как памятник впишется в окружающее, было подготовлено место, постамент... Мама нервничает, и Ника слишком часто остается одна.

Для педагогических работников Ярмарка — это возможность реализовать свой профессиональный потенциал, способ заявить о себе, своих профессиональных достижениях коллегам, это уникальная площадка обмена опытом, возможность установить сотрудничество с единомышленниками, теми, кто разделяет твои взгляды и позиции в поиске путей повышения эффективности организации образовательного процесса. Конкурс проходил на базе гимназии 12.

Анна Вячеславовна представила работу "Практическое применение технологии лэпбук в педагогической деятельности".

Anna Alilueva

Анна Меликова: Идея этого текста пришла мне в голову в 2010 году. С одной стороны, мне хотелось закончить свою личную историю, размифологизировать. Читайте более 398 интересных отзывов и рецензий о творчестве Алины Адлер и подберите для прочтения лучшие книги автора. Анна Алилуева проживает в городе Калининград, Россия.

Я была джихадисткой. Расследование в центре вербовочной сети ИГИЛ

Рейтинг бизнесмена может косвенно влиять на все связанные компании. При оценке возможности сотрудничества с бизнесменом которому присвоен ИНН: 740405010442, обратите внимание на стоп-факторы, перечисленные в карточке. Все данные получены их открытых источников: федеральной налоговой службы, федеральной службы судебных приставов, электронного правосудия, реестра банкротств и реестра залогов.

Также они раскрывают некоторые аспекты его личности и характера. Письма Аллилуева также могут служить доказательством для историков, исследователей и биографов, помогая им составить объективную картину его жизни и деятельности. Благодаря письмам мы можем лучше понять, какие проблемы и вызовы стояли перед Сергеем Аллилуевым, а также какие трудности и успехи сопровождали его на протяжении жизни. Письма оказываются важным источником информации при анализе исторических событий и политических процессов. Перспективы использования писем в исследованиях посвященных СССР В письмах к другу Аллилуеву можно найти множество тем, включая политику, культуру, образование, семейную жизнь и многое другое. Эти письма позволяют нам освещать различные аспекты советского общества и жизни обычных людей, включая их переживания и надежды.

Использование писем в исследованиях посвященных СССР может помочь в создании более глубокого и объективного понимания прошлого. Мы можем проследить эволюцию мышления и идей, а также узнать о множестве событий, которые влияли на жизнь советского общества. Важно отметить, что письма являются личным и интимным видом коммуникации, поэтому они могут дать более глубокое понимание мотивов и действий людей, чем, например, газетные статьи или официальная документация. Они являются ключевым отражением настроений и чувств того времени. Использование писем в исследованиях также позволяет увидеть перспективу обычных людей, что может помочь в более демократичном понимании истории СССР. Вместо ограничения на официальные источники, мы можем услышать голоса обычных граждан и сравнить их взгляды с официальным нарративом.

Москва, ул. Полковая, д. Политика, экономика, происшествия, общество.

Леонид Аллилуев прожил 94 года Кадр из видео Леонид Станиславович был сыном родной сестры Надежды Аллилуевой — жены советского вождя Иосифа Сталина в 1919 — 1932 годы. Он работал в столичном институте «Гидропроект», участвовал в проектировании гидростанций. Ветеран Великой Отечественной войны. В последние годы об Аллилуеве часто писали в СМИ — племянник генсека был доверчивым человеком, он трижды становился жертвой мошенников. В 2021 году злоумышленники выманили у него 2 млн рублей. Аферистку задержали во время передачи денег, она получила 3,5 года колонии.

Алилуева Анна Михайловна

Alillueva, Anna Ivanovna. Statistics Total publications. Анна Алилуева, 20.03.1956, Липецк, Россия. Доступны для просмотра фотографии, лайки, образование. Получайте аналитику и следите за друзьями, адресом и онлайн-статусом. ева Воспоминани 1946 Антикварная книга. Анна Мерзлякова отмечала: «Аля Кудряшева — не публичный поэт, хотя её авторские выступления проходят в полных залах. Официальный сайт Ольги и Алексея Валяевых. Алилуева Анна Михайловна.

Круг чтения. Анна Гавальда. Сборник "Я признаюсь". И мои признания автору

Он был сыном писательницы Анны Алиллуевой – родной сестры второй супруги Иосифа Сталина Надежды Аллилуевой. Анна Эрель рассказывает о том, как она завязала знакомство в социальной сети с джихадистом, одним из ближайших соратников главы «ИГ». Напомним, что Леонид был сыном писательницы Анны Алиллуевой, которая приходилась родной сестрой жены Сталина. Ранее умер автор песен Игоря Николаева и Владимира. Аллилуев В., 2002.

Анна Алилуева, Рыбное

Его жанр определён автором как роман. Хотя произведение по объёму совсем маленькое - на один, два вечера. Но сколько в нём смысла! Сколько отчаяния и надежды! Больше чем 35 кило. Эту книгу надо обязательно прочитать родителям подростков. Она может перевернуть ваши родительские принципы и восприятие своего ребёнка. А недавно я увидела и купила новый сборник Анны Гавальда «Я признаюсь». Он написан в 2018 году. И это последнее из переведённых на русский язык издание. Только что прочла.

Есть некоторое разочарование. Сборник включает семь новелл, семь исповедей разных людей. Но такого читательского удовлетворения, читательской радости, какие были после прочтения других книг автора, у меня не случилось. В первой новелле, например, неприятно удивило чрезмерное использование сленга и искусственно «заниженный», примитивный стиль текста. Возможно, это и уместно в рассказе очень юной героини. Но слишком уж ломает язык. Не Гавальда. Вот, например, образчик — такое предложение: «Когда кто-то тебя смешит, сколько ни отрицай, но твое сердце уже поимели. Но я, к счастью, с автором я знакома давно и поэтому заставила себя прочитать весь сборник. В итоге могу сказать, что две — три истории понравились.

Больше всего эмоций вызвала новелла «Мой пёс умирает»". История очень грустная. И причина грусти - не только в смерти любимой собаки. Это история об одиночестве вдвоём. История пожилой семейной пары, которую объединяет только адрес проживания. Как узнаваемо, и как горько. Но даже слегка разочаровавшись в только что прочитанном сборнике, я не могу сказать, что часы, проведённые за его прочтением стали для меня потерянными. Все его герои запомнились, истории — тронули. Вообщем, … Гавальда. Обычно я в свои обзоры стараюсь вставлять цитаты.

Сегодня мне их трудно выбрать, так как этот обзор охватывает несколько произведений. Да и тексты Анна Гавальда сложно "растаскивать" по цитатам. Они так просты и так человечны в этой своей простоте.

Руководил обыском полковник Масленников, высокий человек с лицом, испещренным шрамами, а проводил его майор Гордеев. С ними мне предстояло еще встретиться. Обыск длился долго, дома заволновались и послали за мной Леонида. Теперь и Леонид был усажен в комнате. Когда уже было за полночь, в квартиру пришла няня Таня, она стала требовать, чтобы детей отпустили домой, но вместо этого ее попытались усадить вместе с нами. Няня Таня стала скандалить, и полковник разрешил ей уйти, но нас оставил.

Няня Таня была женщиной мудрой, она смекнула, что к чему, пришла домой и все рассказала маме. Вернулись мы домой глубокой ночью. Так начались для нашей семьи новые репрессии, разразившиеся не только в нашем доме. Бабуся в ту пору была в "Барвихе" и ничего еще не знала. Мы приехали к ней втроем — мама, Леонид и я. Подъехала и Светлана. Всей четверкой мы долго ходили вокруг бабушки и не решались ей сказать о случившемся. Наконец мама собрала силы и сказала: — Мама, на днях арестовали Женю и ее мужа. Реакция Ольги Евгеньевны, как мне показалось, для всех была неожиданной и потрясающей.

Поднявшись и гордо выпрямившись, она истово перекрестилась и воскликнула: — Слава тебе, Господи! Мы все разинули рты. С тех пор прошло много-много лет, но лишь только после того, как я ознакомился с реабилитационным делом матери, я наконец понял, что стояло за этими ее словами. А тогда все терялись в догадках. Светлана в книге "Двадцать писем к другу", вспоминая про 1938 год, когда неожиданно вдруг умер Павел, пишет, что возникло подозрение, что сделала это так или иначе его жена Евгения Александровна. Эту мысль Берия упорно внушал Сталину. Была, даже проведена, эксгумация тела Павла Сергеевича. Впрочем, официальная версия, что Павел скончался от легочной эмболии закупорки легочной артерии , так и не была опровергнута. Десять лет спустя, когда были арестована Евгения Александровна и ее муж, их соседи по квартире — Г.

Угер и его жена, жена Р. Хмельницкого Вера Ивановна, давнишняя приятельница тети Жени и мамы, и еще несколько человек, ей вновь было предъявлено обвинение в отравлении первого мужа. И тут опять возникает зловещая фигура Берия. Но нам придется для прояснения картины вернуться в тот, 1938 год. Там они пробыли недолго. Вскоре его вызвали в Москву — он ехал с тяжелым сердцем, — и больше его не видели. Но есть одна неверная деталь, которая требует нового взгляда на этот факт. Берия не мог отправить отца в Алма-Ату. Отец уехал в Казахстан в начале 1938 года, а Берия пришел в НКВД на пост первого заместителя наркома в первых числах августа 1938 года.

Познакомившись в последнее время со множеством архивных материалов, я пришел к выводу, что отца направили в Казахстан потому, что он знал, что представляет собой Л. Мирзоян — еще по Закавказью. Многое, сложившееся в Казахстане, оказалось аналогичным ситуации в Азербайджане, когда Мирзоян был там первым партийным лицом. Знания отца и самого Мирзояна, и общей обстановки которая складывалась вокруг этой фигуры, сильно могли бы пригодиться, чтобы разобраться объективно в казахстанских делах. А дела там происходили странные. Вокруг Л. Мирзояна, первого секретаря ЦК КП б республики, сложился настоящий культ его личности. Его суждения были непререкаемы, он распоряжался в республике, как в своей вотчине. Его именем назывались города и села.

В Карагандинской области была шахта имени Л. Мирзояна, был совхоз имени Л. Мирзояна, железнодорожная станция Мирзоян. Город Аулис-Ата "по просьбе трудящихся" переименован в Мирзоян. Был и институт имени Мирзояна и Мирзояновский район в Семипалатинске, и даже пик Мирзояна. Но Берия, переведясь в Москву, сразу воспользовался этим удобным для него случаем — отсутствием в столице Реденса — и начал свою гробокопательную работу. Он тотчас завел на отца дело, и в него легли первые два доноса — показания С. Вейнберга от 16 августа и Я. Закгейма от 21 августа 1938 года, то есть в том же месяце, как Берия заступил на новую должность.

Времени он не терял. Что это за люди, Вейнберг и Закгейм, я не знаю. Но вот два других лица, доносы которых сыграли роковую роль, — люди известные: это С. Косиор и Н. Их показания легли в дело позже, где-то в апреле 1939 года. Практически на основе показаний этих людей отец был приговорен к расстрелу. Следователь — полковник Звягинцев, который вел реабилитационное дело моего отца, как я писал выше, сказал мне, что впоследствии и Ежов, и Косиор от своих показаний отказались, это позволило вынести в 1961 году решение о полной реабилитации С. Из этих объяснений я понял, что Ежов и Косиор, несмотря на расстрельный приговор, тогда еще были живы. Что же касается доносов Вейнберга и Закгейма, то в них не содержалось ничего существенного, и поскольку между их доносами и показаниями Ежова и Косиора лежал большой промежуток времени — целых восемь месяцев, — я уверен, будь бы жив Павел, он не допустил бы расправы над отцом.

И смерть Павла вряд ли была естественной, но что жена его Евгения Александровна участия в этом черном деле не принимала, как мне кажется, было ясно любому непредвзятому человеку, если бы он захотел докопаться до истины. Поэтому Берия приходилось все время убеждать Сталина в вине Евгении Александровны, и он пользовался любым случаем, чтобы бросать на эту женщину тень и замести собственные следы. Быстрая расправа над Берия унесла с ним в могилу много очень важных тайн как в масштабе государства, так и в объеме нашего семейного гнезда. Мне кажется, у бабушки Ольги Евгеньевны не было причин подозревать невестку в убийстве сына. И та ее реакция, которая нас так поразила, скорее всего была связана с обидой на Евгению Александровну, которая слишком быстро после смерти мужа вышла замуж за своего Молочникова. Ведь бабушка долго жила в Грузии и впитала ее традиции, там такого не прощали до конца жизни. Вскоре после ареста Евгении Александровны произошла неприятная ссора бабушки и моей матери с Василием. Дело, как всегда в последнее время, касалось беспризорных детей Василия, которые оказались совершенно заброшенными. Мать моя, очевидно, припомнив, что в свое время сам Василий со своей сестрой оказались без надлежащего родительского присмотра, а сын не только не извлек из этого уроки, но со своими детьми стал поступать еще хуже, сказала Василию в сердцах: "Твоя мать была дура, потому что согласилась выйти замуж за твоего отца!

На другой день мы поехали провожать бабушку в "Сосны". Дорога проходила мимо дачи Василия, и мать решила заехать к нему, чтобы завершить "воспитательную работу". Но ничего хорошего из этой затеи не получалось. Василий, как обычно, был пьян и, увидев внезапно появившихся бабушку, маму и меня в придачу, пришел в бешенство. Вот для нее, — тут он указал на бабушку, — двери моего дома открыты всегда, а ты лучше убирайся вон! Уезжали мы в самом скверном настроении. Бабушка всю дорогу вздыхала и сокрушалась горько. Обычно после таких скандалов бабушка, посещая кладбище и могилу Надежды, жаловалась ей: "И кого же ты родила нам, Надюша? Это была моя последняя встреча с Василием у него дома.

Я встретился с ним уже гораздо позже, в 1951 году — на похоронах бабушки, да еще были встречи мельком на балконе, когда он приходил к Светлане. У нас дома Василий был в последний раз в 1961 году, перед отъездом в Казань, он пришел попрощаться с мамой, но я его уже не увидел — был в командировке. Василий только встретился с мамой и моей женой. Уже были арестованы Кира, соседи Евгении Александровны, другие знакомые. В январе арестовали и маму. Арестовали ее ночью. Уходя, она сказала тихо и печально: "И что же это за напасть такая на Аллилуевых?.. И опять надо было ехать к бабушке и сообщать ей очередную тяжелую новость. Поехал Леонид и, чтобы как-то скрасить дурную весть, горько пошутил: "Ну вот, это тебя наказал Бог за твое "Слава тебе.

Обыск производил уже знакомый нам майор Гордеев. Так получилось, что я оказался в квартире тети Жени, когда пришли арестовывать Г. Угера и его жену, живших у них, и опять мне пришлось сидеть чуть ли не до утра. Обыск производил Гордеев. При аресте Киры Павловны мы снова увидели того же майора, так что за этот несчастный месяц майор Гордеев стал нам как родственник. Делал он свое дело неохотно. На наши колкости не реагировал. Только раз, как бы вскользь, заметил: "Вот подрастете, сами все поймете". Работа у майора была нудная и противная — все вещи пересчитать, внести в опись, а каждую страницу описи отдельно подписать.

Книги и письма перелистывались и пронумеровывались. Были у него помощники. А еще — понятые, которые чувствовали себя в этой обстановке неловко. Обыск продолжался всю ночь до утра, целый день и еще целый вечер. Опись переписывалась по нескольку раз — часто ошибались. Нас с Леонидом волновал только один вопрос: как они поступят с гимнастеркой отца, на которой привинчены были три ордена? Тогда, в 1938 году, дед выгнал сотрудников НКВД, которые попытались произвести в нашей квартире обыск. Няня Таня спокойно вытаскивала одну вещь за другой из чемодана, показывала их майору и укладывала в стопку. Уже все гимнастерки развернула, показала, чемодан совсем опустел, а той гимнастерки так и не обнаружилось.

Только потом я понял в чем дело. Няня Таня разворачивала гимнастерки лицом к себе, а майор их видел только со спины, потому и не заметил. К сожалению, ордена отца у нас не сохранились, уже после реабилитации отца мама зачем-то отдала их в какой-то музей. Долгих шесть лет семья Аллилуевых оставалась без своей главной душевной опоры — Анны Сергеевны. Так мы остались с Леонидом и няней Таней одни, а из трех комнат нам оставили одну, остальные запечатали. Няня Таня, Татьяна Ивановна Москалева, была святая женщина, была она нам как мать родная. Родом из небольшой деревни в Рязанской области, она в молодости была красавицей, но почему-то жизнь свою не смогла устроить и осталась одинокой. В нашем доме Татьяна Ивановна была полноправным членом нашей семьи, все мы были привязаны к ней, и она отвечала нам взаимностью и любовью. Она даже в отпуск уходила редко, да и то — уедет на несколько дней в свою деревеньку и быстро возвращается, соскучилась.

Участники революционного движения на Кавказе — М. Калинин, И. Франчески, Кириллов, Чодришвили, его жена Мелани, Вано Стуруа, Георгий Ртвеладзе, Родзевич, жена его, которая впоследствии была моей первой учительницей, — всех их я помню. Вечера, когда шумные споры, чтения я долгие беседы чередовались с игрой на гитаре и пением, живут в моей памяти. Мне и брату Павлуше, — он старше меня на два года, — тогда казалось, что гости приходят для того, чтобы повеселить нас, ребят, и поиграть с нами. Нашим любимцем был дядя Миша.

Он забегал раньше всех и всегда находил время, чтобы заняться с нами. Прогулки в парк Муштаид были особенно заманчивы, когда нас водил туда дядя Миша. Он бегал с нами взапуски по аллеям парка, и даже Павлуша не мог догнать его. Он тряс тутовые деревья, и сладкая тута дождем сыпалась на траву. Мы не думали тогда о том, что дядя Миша, изобретательный товарищ наших игр, — опытный революционер-подпольщик и что собиравшиеся в нашей квартире рабочие учатся у этого двадцатичетырехлетнего питерца. Дядя Миша — Михаил Иванович Калинин отбывал в те годы ссылку в Тифлисе и жил в городе, в квартире-коммуне рабочего Назарова.

Он начал работать в железнодорожных мастерских ч начала 1900 года. Отец вспоминал, как пришел к ним в цех молодой токарь, принесший в мастерские революционный опыт, стойкость, упорство подпольщика. Папа в мастерских, подожди, вернется, пойдем гулять, — говорила мама, когда я, совсем еще маленькая, с трудом переступая по комнате, принималась звать отца. Вот вернется отец из мастерских, расскажу ему, — говорила мама расшалившемуся Павлуше. Протяжный резкий гудок врывался в тишину улицы. Бывает, проходит день, ночь, еще день, а отец все не возвращается.

Он еще там, в мастерских. И мамин брат, дядя Ваня, уходит туда, и дядя Миша, и все наши соседи, знакомые уходят в мастерские. С черными лицами, с замасленными руками возвращаются люди из мастерских. Случалось, мать посылала меня и Павлушу в мастерские отнести отцу еду.

Адрес для корреспонденции и посетителей: 127018, Россия, г. Москва, ул. Полковая, д.

Зулейха открывает глаза читать онлайн бесплатно

  • Анна Эль Ли - 72 книг. Главная страница.
  • Главные вкладки
  • Племянник Сталина умер в Москве на 95-м году жизни
  • Книга "Зулейха открывает глаза"
  • Дочь вызвала «скорую», но было поздно: скончался племянник Иосифа Сталина

Похожие новости:

Оцените статью
Добавить комментарий