Оригинал взят у strekoza4 в Кто убил Сашу Мендель? Жила в Магадане до 16 лет девочка Саша Мендель, затем она приехала в Москву, не поступила в литинститут, но поступила в.

Разжигание военной истерии великими державами обеих коалиций стало приобретать зловещий характер. Приблизительно в это время в Киеве начался процесс Менделя Бейлиса. Национальная картина населения была следующей: 24475 – русские, украинцы, белорусы, 14175 – поляки, 1220 – евреи, 284 – немцы. Цинман Мендель И. 1878 года рождения, был сапожником. #Bandit-Mendel. Follow. New post. Еще бы, если Мишка Япончик – король, то кто тогда этот самый Мендель Герш, к которому Винницкий гоняет пешком на цырлочках по первому свистку, Папа Римский, что ли? Мишка Япончик Акула Мендель Герш Сериал Жизнь и приключения Мишки Япончика (Однажды в Одессе).,, Я так розумию, что Японец правильный хлопец. Он все справно делает.

О раби Барухе Вайсбекере, зацаль. Рав Мендель Агранович

Помните, если вы поделитесь с нами найденной информацией, мы в кратчайшие сроки постараемся дополнить и привести в порядок текст и все материалы сайта. Тысячи наших читателей будут вам благодарны!

Отбыв военную службу, 22-летним молодым человеком Бейлис женился и устроился на работу на кирпичном заводе неподалёку от Киева, в браке родились четверо сыновей и одна дочь. Большую часть взрослой жизни он проработал приказчиком на заводе Зайцева, друга его отца. Он получал 50 рублей в месяц, но оплачивая обучение сына в русской гимназии и содержа многочисленную семью, был весьма беден и работал с утра до позднего вечера. Он находился в хороших отношениях с христианским населением и, в частности, с местным священником.

Его репутация была настолько хорошей, что во время погрома 1905 года к нему пришли местные члены Союза русского народа с уверением, что ему бояться нечего. Не надеясь улучшить свою, более чем скромную, жизнь, Бейлис имел честолюбивые планы для своего сына: чтобы иметь возможность определить его в гимназию, он продал корову, а жена его варила для столовников. Бейлис работал 12 часов в сутки, надзирал за погрузкой кирпича, вёл конторские книги, и вообще, исполнял любую работу.

Видать актёр сыгравший Япончика, не обладает талантом, зачем снимать непрофессионалов? У нас закончились... Мадам, это же до того интересно, шо мы вместе хорошо думаем за одно дело... Или я не знаю...

Сразу же всплывало в памяти сожжение книг в фашистской Германии. Шок от увиденных книжных костров был велик. Образованный народ понимал, что учебники высокого качества. Некоторым учителям удалось сохранить по нескольку экземпляров по своему предмету в кабинетах. Сейчас учебники появляются на свет в огромном количестве. Пишут все, кому не лень, ведь их никто не проверяет. Поэтому много ошибок, опечаток и просто несусветной чепухи. Наскоро выпущенные учебники зачастую профессионально непригодны, их списывают и отправляют в макулатуру. А деньги и бумага затрачены огромные. Большинство учебников написаны без учета возрастных особенностей детей, нарушены основы образования, порядок изложения материала, нравственные нормы. А какие рисунки в иных учебниках начальных классов?! Позор да и только! Нарисованы уродцы. Какое уж тут эстетическое воспитание? Учебники не учат. В них много бессмысленного, ненужного, мало знаний для подготовки к обучению в вузах. Поэтому модно стало нанимать репетиторов у кого деньги есть «ЕГЭ — злая бяка», — крупными буквами написали учащиеся на школьном гараже. Тестовая система образования не учит детей думать, читать, писать. Многие учебники выпущены фирмами-однодневками, которые не несут ответственности за содержание. Несуразица начинается с 1-го класса. В начальной школе теперь есть элементы высшей математики вместо таблицы умножения. Задания формулируются запутанно, даже взрослому их трудно понять. Учителя бьют тревогу уже четверть века, требуют усилить контроль за содержанием учебников. Вот некоторые примеры безобразий. В учебнике начальных классов дан диалог, слова в котором непонятны не только детям, но и родителям: Калуша, Ляпупа, Оее, Некузявые, Нетютюйные и т. На третьем уроке математики в первом классе семилетним детям дается определение: «Многоугольником называют замкнутую линию без самопересечений». Может ли понять это ребенок, в третий раз перешагнувший порог школы? От задач волосы встают дыбом: «На клене росло пять яблок, два яблока упало. Сколько яблок осталось на клене? Трое из них еще не умеют плавать, а двое уже утонули.

Керенский "ДЕЛО МЕНДЕЛЯ БЕЙЛИСА "

Профсоюз одесских биндюжников в начале ХХ века представлял собой криминальную структуру, живущую по своим, воровским, «понятиям». Кто такой биндюжник По словарю Владимира Даля. Прадед, Мендель Устрайх, оставшийся после смерти тестя главой семьи, работал заготовителем. «Заготконтора» была в Россонах. Заготавливали лен и шкуры. Мишка Япончик Акула Мендель Герш Сериал Жизнь и приключения Мишки Япончика (Однажды в Одессе).,, Я так розумию, что Японец правильный хлопец. Он все справно делает. 13 February 2021) was a Chabad rabbi in Milan, Italy for more than 60 years. He was also head of Chabad institutions in Italy.[1][2]. Реб Мендель передает весточку из Сибири. Реб Мендель, понимая, что наши люди тревожатся за него, не зная, в живых ли он или нет, старался найти способ передать, что он жив.

Історія зверскаго убійства в Кіевъ.

Донесения сыщиков, находившихся в комнате в момент смерти, так описывают последние минуты Жени: в бреду он постоянно повторял: «Андрюша, Андрюша, не кричи! Андрюша, Андрюша, стреляй! Ходили упорные утверждения об отравлении, причём черносотенная пресса прямо писала о найденных «медных ядах». При этом Чеберяк и черносотенцы обвиняли в отравлении детей евреев и Красовского, сыщики которого угощали Женю пирожными, в то время как защитники Бейлиса обвиняли Чеберяк; последнего мнения придерживались и некие «компетентные» с точки зрения полиции люди [77] [78]. Вскрытие, в котором принимал участие Туфанов, констатировало в кишечнике дизентерийные палочки и никаких ядов, кроме висмута , которым Женю лечили в больнице от дизентерии [79]. Соседи полагали, что дети заболели из-за того, что после ареста матери с голоду объедались незрелыми грушами [80]. Во всяком случае, Красовский отмечает, что мать пренебрегала больными детьми, забрала из больницы Женю в очень тяжёлом состоянии, вопреки его настояниям, не отправляла девочек — Валю и Люду, также болевшую, но выжившую, — в больницу и явно стремилась к тому, чтобы дети умерли [81]. Дверь в квартиру Веры Чеберяк хлопнула, и около двери остановились какие-то люди. Как только дверь захлопнулась, Малицкая услышала лёгкие детские и быстрые шаги от входной двери по направлению к соседней комнате: по-видимому, туда убегал ребёнок.

Затем раздались быстрые шаги взрослых людей в том же направлении, затем долетел детский плач, затем писк, и, наконец, началась какая-то возня. Детей Чеберяк дома не было, да и голос ребёнка не был похож на голос детей Чеберяк. В эти же дни Фененко получил сведения: Чеберяк в связи с арестом Рудзинского очень боится, что следствию станет известно, кто такие «Ванька-рыжий» и «Колька-матросик». Иванов сообщил ему, что это — прозвища двух воров из шайки Чеберяк: Ивана Латышева и Николая Мандзелевского [84]. Латышев находился под стражей, Фененко тотчас допросил его относительно убийства Ющинского и встретил решительный отпор: «На вопросы, бывал ли я у Чеберяковой, я отвечать не желаю, прежде чем вы мне не скажете, в чём вы меня обвиняете, и хотя вы, следователь, мне говорите, что меня ни в чём не обвиняете, я все-таки на вопросы отвечать не желаю». Из этого Фененко заключил, что Латышев к убийству причастен [75]. Это было написано как раз в те дни, когда дело по обвинению Бейлиса в ритуальном убийстве Ющинского было закончено производством и передано в суд. В дальнейшем круг сообщников Чеберяк определился.

В частности, было установлено, что из воров круга Чеберяк 12 марта на свободе в Киеве находились Сингаевский, Рудзинский и Латышев, и они выехали из Киева курьерским поездом в Москву рано утром 13 марта; 16 марта они были задержаны в московской пивной [85] и этапированы в Киев, но вскоре освобождены.

Труп был в значительной степени обескровлен. Экспертами было установлено, что пещера не является местом убийства.

Тело было найдено в сидячем положении, со связанными руками, в одном белье и единственном чулке. Рядом находились его куртка, кушак, фуражка и тетради, сложенные в трубочку и засунутые в углубление в стене. В первые же дни после обнаружения трупа родственникам убитого, а также прокурору окружного суда, начальнику сыскного отделения и другим должностным лицам стали приходить анонимные письма, в которых утверждалось, что Андрей был ритуально убит евреями, чтобы получить христианскую кровь для изготовления мацы.

Во время похорон мальчика распространялись изготовленные на гектографе прокламации со следующим текстом: «Православные христиане! Мальчик замучен жидами, поэтому бейте жидов, изгоняйте их, не прощайте пролития православной крови! Одновременно черносотенная пресса сначала в Киеве, а потом и в столицах начала активно муссировать тему «ритуального убийства».

Указывали они особо, что мальчик был умучен в субботу незадолго до праздника Песах еврейской Пасхи. Он писал на языке, на котором уже почти никто в мире не говорит и совсем никто не пишет стихов и прозы. Первоначальная версия следствия — сугубо уголовная.

Исходно предполагалось, что отец мальчика, разошедшийся с его матерью, оставил на имя Андрея значительную сумму, и соответственно подозрение пало на мать мальчика, его отчима Луку Приходько и других родственников. Однако вскоре выяснилось, что улики против родственников убитого были сознательно сфабрикованы, а признания отчима и дяди были выбиты силой. Правые деятели открыто заявили, что евреи подкупили полицию, чтобы направить следствие по ложному пути.

С самого начала расследования на его ходе стало заметно дилетантское вмешательство прессы, причем не только правой, но и демократически-либеральной. Так, версию о причастности родных Ющинского высказал журналист либеральной «Киевской мысли» Семён Барщевский. Когда эта версия отпала, эта же газета пыталась обвинить в убийстве цыган, стоявших табором неподалеку от места преступления.

Упоминание о «ритуальной» версии в деле появляется впервые только в показаниях Веры Чеберяк, которая по поводу соответствующих разговоров и прокламаций на похоронах заявляет: «Мне и самой теперь кажется, что, вероятно, убили Андрюшу евреи, так как никому не нужна была, в общем, смерть Андрюши. Представить же вам доказательства в подтверждение моего предположения я не могу». Это была хозяйка воровского притона, с сыном которой дружил убиенный.

Вот к ее окружению многое сходилось, но «общественное мнение» сформировалось и наработки следствия по этой версии были уничтожены. И тут началось… 17 апреля на могиле Ющинского члены союза провели панихиду и установили крест; на этот же день они назначили погром, но после обсуждения вопроса с полицмейстером перенесли его на осень. Тогда же лидер молодёжной организации «Двуглавый орёл», студент Владимир Голубев обратился к губернатору А.

Гирсу с требованием немедленно выселить из Киева до трех тысяч евреев по указаниям «патриотических» организаций, а получив отказ, явился к первому викарию митрополита киевского, епископу Павлу, с текстом «челобитной» на высочайшее имя, в которой СРН «всеподданнейше ходатайствовал о выселении из Киева всех евреев, ибо они занимаются исключительно безнравственно-преступными деяниями, не останавливаясь даже перед пролитием крови христианской для своих религиозных надобностей, что и доказывается совершением ими ритуального убийства Андрея Ющинского». Человек, в переводах которого русский мог услышать боль еврейства, а еврей — пульсирование окружающего мира, в котором нужно находить свое место, а не пытаться занять чужое.

If possible, verify the text with references provided in the foreign-language article. You must provide copyright attribution in the edit summary accompanying your translation by providing an interlanguage link to the source of your translation. For more guidance, see Wikipedia:Translation.

Отец Ющинского, пропавший на русско-японской войне, якобы оставил сыну на счету одного из киевских банков круглую сумму, на которую и мог позариться Приходько. Кроме того, в ходе оперативных отработок в начале следствия в кошельке у Луки нашли страницу из анатомического справочника с изображением тех частей черепа, куда мальчику были нанесены уколы. Но при детальной проверке оказалось, что денег в банке Ющинскому никто не оставлял, а «страничка-улика» вывалилась из того самого справочника, над которым Лука Приходько работал и которую он хотел вернуть в типографию. Последним, с кем видели Андрюшу Ющинского, был Женя Черебряк. В день убийства они вместе шли в направлении усадьбы Зайцева по Верхнеюрковской улице, где проживала семья Черебряк.

Вера Чеберяк с мужем и дочерью Людмилой Теперь важно подробно рассказать о людях, которых многие исследователи «дела Бейлиса» считают действительно виновными в смерти Андрея Ющинского. Вера Черебряк, киевлянка дворянского происхождения, мать Жени, была знакома киевской полиции как хозяйка воровского притона. Спустя два месяца после убийства Андрея Ющинского ее арестовывают, но вскоре отпускают. Как ни странно, для того, чтобы снова взять под стражу. Это была женщина крутого нрава: известен факт, когда Черебряк в споре плеснула своему любовнику в лицо серную кислоту, после чего тот остался слепым. Ее муж Василий Черебряк был активистом «Двуглавого орла», а двоюродный брат, уголовник Петр Сингаевский, приводил к ней на квартиру известных киевских «авторитетов» Ваньку Рыжего и Кольку Матросика. Тут же они разрабатывали планы своих ограблений. В один из воровских замыслов входил и план ограбления Софиевского собора. Для его осуществления бандитам понадобился мальчик, который смог бы пролезть в узкое окно церкви. Поэтому одно время следствие даже учитывало возможность того, что Андрея Ющинского готовили для этой цели.

Пётр Сингаевский Плис , брат Веры Чебыряк, профессиональный вор, бывший мясник; 2. Борис Рудзинский; 3. Иван Латышев, известный среди воров под кличкой "Ванька Рыжий" Мальчик мог быть посвящен в сговор и мог участвовать в одной из воровских сходок. Но реальных тому доказательств у служителей киевского правосудия не оказалось. Ссора между Женей Черебряком и Андреем Ющинским накануне его смерти стала ключевой во всей этой истории. Играя рядом с роковой пещерой, мальчики вырезали себе по прутику. Прутик Ющинского очень понравился Черебряку. Женя стал требовать отдать игрушку ему: «Не отдашь, я расскажу твоей тетке о том, что ты не пошел в училище, а гуляешь здесь с нами». На что Ющинский сразу же ответил: «А я напишу в сыскное отделение бумагу, что у твоей мамы постоянно скрываются воры, которые приносят ей краденые вещи… » Тогда Женя прибежал к маме и, разумеется, все рассказал. Та же, в свою очередь, передала слова сына своим дружкам.

Выходит, веские причины для убийства Андрея Ющинского у воров были. Сотрудник сыскной полиции Николай Красовский отметил, что во время допросов Вера и Женя Черебряк были крайне взволнованы и вели себя так, будто пытались что-то скрыть. При разговоре полицейского с сыном мать из другой комнаты подавала ему условные знаки, прикладывала к губам палец. Красовский Когда киевский прокурор Брандорф втайне от прокурора Чаплинского вторично арестовал Веру Черебряк к этому аресту мы вернемся чуть позже , ее дети с тяжелым отравлением попали в больницу. Только перед самой смертью сына Жени и дочери Валентины Веру Черебряк освободили из-под стражи. Приставленный к ней агент Адам Полищук потом докладывал о последних днях жизни Жени: «Он все время бредил и только несколько раз на очень короткое время приходил в себя и все время произносил имя Андрюши. В бреду он кричал: «Андрюша, Андрюша, не кричи! На что Женя отвечал: «Оставь, мама, мне тяжело об этом вспоминать». Женя несколько раз приходил в сознание, и мать его все усилия прилагала к тому, чтобы он не сказал чего-нибудь лишнего». Из разговоров с сестрами Ксенией и Екатериной Дьяконовыми он узнал, что 12 марта, как раз в день убийства Ющинского, Вера попросила Екатерину остаться с ней переночевать.

По их словам, хозяйка притона была не в себе, говорила, что ей страшно одной. В углу ее комнаты находился большой тюк. Когда Дьяконова спросила, что там, та сказала, мол, принесли краденые вещи. Екатерине оказалось достаточно одного только взгляда, чтобы понять: в свертке находился достаточно большой и плотный предмет. Казалось бы, в этом деле можно ставить точку… И все же версия, что мальчика замучили на квартире Веры Черебряк, руководству следствия показалась или слишком неправдоподобной или же очень невыгодной.

Мендель Герш

Якобы профсоюз биндюжников мог решать вопросы о наказании «беспредельщиков», которые поступали не по «понятиям». Тем не менее, с установлением советской власти в этом городе организация Мейера Герша прекратила свое существование. Какое отношение к профсоюзу имел Беня Крик В воспоминаниях Леонида Утесова Мейер Герш — адъютант не менее знаменитого одессита-налетчика Мишки Япончика описание внешности Менделя Утесовым аналогично приводимому в статье «Совершенно секретно». Леонид Осипович упоминает кличку Герша — Гундосый. Мойша Винницкий, он же Япончик Японец , который в творчестве Исаака Бабеля проходит под псевдонимом Беня Крик, помимо преступной деятельности, участвовал еще и в гражданской войне на стороне красных, организовав отряд из уголовников.

Савинков поднялся на ноги, пообещал накормить. За это время Бусыгин установил дежурство, распределил пулеметы — три «максима» затащили на мансарду окнами на Волгу, еще один станковый пулемет целился в лес со второго этажа, ручной «льюис» торчал из окна первого.

Савинков приказал Бусыгину накормить мальчишку и не спускать с него глаз. Штабс-капитан удивился: — Зачем он вам, Борис Викторович? Выгнать его в шею. За мальчишку отвечаете головой, он мне нужен. Двух офицеров послали на разведку. Вернувшись, они подтвердили сказанное беспризорником — город окружен красными частями, возле железнодорожного моста не стихает бой.

О союзниках ничего не слышно. Несмотря на тесноту, Савинков один занял целый кабинет — надо было сосредоточиться, принять какое-то решение. Ходил по грязной, с оборванными обоями комнате из угла в угол, останавливался у окна с выбитыми стеклами. Ширь Волги не успокаивала, скорее наоборот —заставляла настороженно вглядываться, не появится ли пароход с красноармейцами. Савинков понимал: теперь, после неудачи в Рыбинске, на союзников надеяться нечего. А без союзников и без рыбинской артиллерии долго не удержаться и Ярославлю.

Руководитель «Союза» вызвал Бусыгина и всё это выложил ему. Штабс-капитан выслушал спокойно, только губы скривил. Он уже ждал такого разговора, поэтому сказал тоже напрямую: — Что дело проиграно, я догадался еще в Рыбинске. Зря мы пришли сюда, Борис Викторович. Надо было скрыться в лесах. Бусыгин пристально посмотрел ему в затылок: — Уж не хотите ли вы разорвать кольцо окружения?

Савинков коротко передал разговор с беспризорником, добавил: — Проникнуть в город и связаться с Перхуровым я поручаю вам, штабс-капитан. Мальчишка дорогу знает. На германском фронте я был в окружении, знаю, что это такое, Савинков пытливо посмотрел на штабс-капитана и только теперь решился раскрыть все карты, доверительно произнес, подсев к нему на кушетку: — Надо любой ценой спасти полковника Перхурова. Мы эвакуировали из Москвы в Казань несколько офицерских отрядов. Попытаемся выиграть дело там, У Перхурова авторитет, огромный военный опыт. Я доберусь до Казани в одиночку, вам поручаю полковника.

Для спасения его можете использовать любые средства. Завтра ночью вместе уходим из отряда. За командира оставьте поручика Струнина. Бусыгин сморщился: — Простите, Борис Викторович, но выбор очень неудачный — Струнин храбр, но глуп, не сможет принять мало-мальски самостоятельного решения! О Казани ему ни слова — по своей солдафонской тупости он может неправильно истолковать это. Скажете, что мы на пару будем прорываться в Ярославль...

Когда Бусыгин выходил из кабинета, его лицо было хмуро и непроницаемо, Савинков подозрительно поглядел штабс-капитану в спину, но тут же успокоил себя — Ян Бреде, редко хваливший русских офицеров, отзывался о Бусыгине как о смелом и исполнительном офицере. И руководитель «Союза» начал готовиться к бегству. Перво—наперво уничтожил документы, по которым прибыл в Рыбинск, — разорвал бумаги на мелкие клочки, сжег их на подоконнике. Потом отпорол подкладку пиджака, вынул документы, припасенные на крайний случай. Мысленно похвалил себя, что предусмотрел и этот, крайний случай. Новые документы засунул в боковой карман пиджака.

Пистолет, подумав, решил оставить при себе. Утром, гремя сапогами, в кабинет вбежал Бусыгин, упавшим голосом выпалил с порога: — Мальчишка, волчонок этот, пропал! Савинков вскочил с кушетки; — Что?! В это окошко ворона не пролетит, а он, худущий, пролез. Сполна выдав Бусыгину, Савинков сказал: — В город будете прорываться один, сами виноваты! Ночью они покинули усадьбу и направились к Ярославлю.

Небо над ним кровавилось от пожаров, ветер доносил запах гари. Версты через две расстались на опушке соснового леса. Савинков пожал Бусыгину руку, на мгновение обнял его и, подняв воротник брезентового плаща, по разбитой проселочной дороге, не таясь, быстро зашагал в сторону от горящего города. В кармане пиджака у него лежали документы на имя ответственного работника Наркомпроса. В заштатном уездном городке, за десятки верст от Ярославля, где, казалось, о мятеже и слыхом не слыхивали, Савинкова арестовал красногвардейский патруль. Пришлось объяснять на допросе, кто такой, как оказался в этих местах, куда следует и откуда.

Доверчивые жили здесь люди, поверили. Вышел Савинков из тюрьмы и прямо из нее направился к председателю местного Совета. Представился; — Работаю в Наркомпросе. Послан в вашу губернию для организации колонии пролетарских детей. Вот мандат... Председатель Совета, круглолицый, с маленькими темными глазами и черным чубом, падающим на плоский лоб, приосанился: — По какому вопросу ко мне?

Меня только что выпустили из тюрьмы. Савинков предостерегающе поднял руки. Я пришел не жаловаться, а наоборот — выразить свое восхищение тем образцовым порядком, который вы навели в городе. Только появилось неизвестное лицо — его сразу же задержали. Буду в Москве и Петрограде - обязательно расскажу о вас. Если бы все руководящие работники на местах проявляли такую бдительность, то с контрреволюцией давно было бы покончено.

Боюсь, как бы это недоразумение не повторялось и в дальнейшем. Деньги у меня есть! В тот же день, снабженный харчами и местным мандатом, на телеге, в которую был впряжен унылый мерин, руководитель «Союза защиты Родины и свободы» продолжил свой путь к Казани, ВСТРЕЧА Монотонно шлепая по воде широкими плицами, оставляя в ней тусклый, маслянистый след, вниз по Волге, к Ярославлю, шел пароход «Товарищ крестьянин». На берегах — ни огонька, деревни притаились, попрятались за косогоры от чужого недоброго глаза, от греха подальше. Трудно было неграмотному крестьянину разобраться, в том, что делалось в стране, даже в собственном уезде. По деревням метались перхуровские агитаторы, поносили Советскую власть, силком вербовали «добровольцев» в какую-то Добровольческую армию.

В богатых селах Заволжья крикливым, нахрапистым эсерам удалось заручиться поддержкой зажиточных крестьян. И размежевались деревни, встали поперек них невидимые баррикады. По одну сторону — кто поверил эсеровским посулам, по другую те, кто понял — мужицкая правда за большевиками. А сбоку, как всегда,— выжидающие, чем все это кончится, чья возьмет. Таких было больше. И прятались деревни за косогоры, словно бы отступая от Волги, по которой шел пароход «Товарищ крестьянин».

В тесной капитанской каюте с одним иллюминатором запринайтованным столом сидели двое — командир отряда Лагутин и Варкин, назначенный к нему комиссаром. Лагутин склонился над разостланной на столе картой-десятиверсткой: — Хорошую устроили офицерам баню, из Рыбинска только один отряд ушел, который Мыркинские казармы брал. Пленные говорили, в нем сам Савинков. Потом их видели в Ермакове, в Панфилове. А дальше след затерялся. И вдруг новость — вроде бы этот же отряд под самым Ярославлем объявился, но на левом берегу.

Вот здесь, — показал он точку на карте. Комиссар вопросительно посмотрел на командира воспаленными от бессонницы глазами: — Хотят пробиться в Заволжье? Может, решили помочь Перхурову вырваться из окружения, ударить нашим в тыл. К нему на станцию Всполье мальчишка-беспризорник пришел. Он ночевал в усадьбе на берегу Волги, где остановился отряд. Какой-то гражданский попросил его тайно провести в город.

Парнишка согласился, а ночью через слуховое окно, по крыше, убежал. Гражданского этого звали Борисом Викторовичем. Дело предстоит опасное — берег голый, а усадьба вплотную к лесу прижалась, Предлагаю остановить пароход вот у этой пристани,— опять ткнул пальцем в карту Лагутин. Согласен, комиссар? У тебя в таких делах опыту больше... Пойду посмотрю, как ребята устроились.

Отдохни, Николай Николаевич, отряд я сам проверю. Мне сейчас все равно не заснуть. Привычно оправив гимнастерку под ремнями, Лагутин вышел из каюты. Комиссар снял кобуру с наганом, открыв иллюминатор, с удовольствием глотнул свежего речного воздуха. Положив под голову шинель командира, вытянулся на узком и жестком рундуке. Пригибаясь, Лагутин по отвесной металлической лестнице с отполированными медными перилами спустился в кормовой отсек.

На низком подволоке, в зарешеченном плафоне, слабо, словно бы из последних сил, светилась электрическая лампочка. На деревянных лавках вдоль покатых бортов, прямо на полу, под плитами которого ровно постукивала машина, вповалку спали красноармейцы, Лагутин пересчитал их, одного не хватало. Поднялся на палубу, на корме никого не было. Прошел на бак и увидел красноармейца в шинели, в серой бараньей папахе, низко надвинутой на лоб. Это был Игнат, о котором говорила Варя Буркина, рассказавшая об офицерском отряде в Покровке. Облокотившись на леерную стойку и зажав в руках винтовку, он смотрел на темную, мерцающую ширь реки.

За плеском воды и мерным гулом двигателя не сразу услышал шаги командира. Лагутин уже хотел повернуть назад, не мешать парню — мало ли о чем нужно было ему подумать в одиночестве, но красноармеец уже заметил его, выпрямился. Они замолчали. Лагутин, отвернувшись от встречного ветра, закурил папиросу, тоже облокотился о леерную стойку. Парень задумался о чем-то, глубоко вздохнул и тихо вымолвил: — Прожить бы еще лет тридцать... Я на фронте навидался ее, целый год друг на дружку любовались.

Был такой — лейб-гвардии егерский полк. А до этого в земской овчарне батрачил. И вдруг от овец — да в гвардию, из лаптей — да в сапоги. Ох, и дурак был! За веру, царя и отечество сам под пули лез, все мечтал Георгиевский крест заработать, домой героем явиться. Спасибо большевикам, они мне правду о войне как на ладонь положили.

Парень замолчал, глядя, как форштевень режет черную воду, резко отбрасывая в сторону светлое крыло шипящей волны. Подняв голову, спросил командира: — А правду ребята говорят, что вы в Кронштадтском восстании участвовали, с каторги бежали? И с каторги бежал, и из острога. А мне и вспомнить нечего: деревня, окопы, опять деревня. Лагутин возразил ему: — Ну, не скажи. Биография у тебя, Игнат, самая что ни на есть героическая — уже три революции пережил.

Когда-нибудь такую биографию дети в школе станут изучать. Может, лет через тридцать будет ходить по Волге огромный белый пароход с твоим именем. Игнат рассмеялся: — Куда мне в герои, товарищ командир... Лагутин вгляделся в берег, поправил ремни на гимнастерке: — Вроде бы к пристани подходим. Жаль, не успели договорить. Но ничего, после потолкуем.

Разбудив комиссара и красноармейцев, Лагутин поднялся в рубку, предупредил, чтобы пароход причаливал без огней. Борт легонько стукнулся в пристань, на деревянные кнехты завели швартовы, скинули трап. Следом за командиром и комиссаром красноармейцы спустились на гулкий дощатый причал. Тропинкой, затылок в затылок, поднялись на пригорок и сразу же углубились в лес, вплотную подступивший к береговому откосу. Через полчаса свернули с тропинки в направлении к усадьбе, вошли в сухой сосновый бор. Усыпанная хвойными иголками, земля пружинила под ногами, скрадывала шаги.

Лишь иногда кто-нибудь чертыхался, зацепившись за ветку, и снова только шум ветра в высоких кронах и тяжелое дыхание красноармейцев. Лес кончился неожиданно, над головами распахнулось небо, перепоясанное широким Млечным путем. Впереди смутно вырисовывалась усадьба со светлой башенкой над крышей. Лагутин остановил отряд. Всмотрелись в темноту, не блеснет ли в окнах огонь. Позади, в соснах, нудно гудел ветер, впереди таилась, молчала заброшенная усадьба.

За ней угадывалась холодная ширь Волги, Лагутин вынул из колодки маузер. Бойцы, рассыпавшись в цепь, сняли винтовки с плеч, ждали приказа. Посоветовавшись с комиссаром, командир отряда решил рискнуть — атаковать усадьбу, попытаться застать офицеров врасплох. Он первым молча побежал к усадьбе. Слышал, как за ним, подковой охватывая дом, бегут красноармейцы. До крыльца оставалось метров двадцать, когда сверху послышался звон разбитого стекла, крик — и из окна мансарды ударил пулемет.

Пули просвистели над головой Лагутина, фонтанчиками взметнули песок впереди — и резкая боль обожгла ногу. Споткнувшись, командир рухнул на землю. Он видел, как кто-то обогнал комиссара, показалось — это был Игнат. Попытался встать, но левая нога, как чужая, подломилась, и он уткнулся в траву, чувствуя, как сапог наливается горячей кровью. После боя Варкий зашел в капитанскую каюту, где лежал раненый Лагутин. Его уже перевязали, накрыли шинелью.

Кость ноги была не задета, но крови Лагутин потерял много, мучила жажда. Молоденький матрос в тельняшке поил его чаем из котелка. Увидев комиссара, оставил их вдвоем. Николай Николаевич снял кепку, рукавом вытер вспотевший лоб, сел рядом с командиром. Только один сбежал, поручик Струнин, — сказал он сдавленным, возбужденным голосом, запрокинув котелок, сделал из него несколько жадных глотков. Лагутин спросил про Савинкова.

Будут прорываться к Перхурову, чтобы одновременно ударить, Так что прав ты был, Михаил Иванович. Что-то не верится. У нас убитые, раненые есть? Жаль парня, совсем молодой, только бы жить, — Как звать? Комиссар наклонился над ним: — Что не успел, Михаил Иванович? Пароход «Товарищ крестьянин» повернул назад.

Лагутина доставили в госпиталь, арестованных сдали в уездную тюрьму. Возле деревни Покровки с воинскими почестями похоронили красноармейца Игната. Хлестнул по облачному небу винтовочный залп, эхом оттолкнулся от леса и замер в полях... Даже не оправившись от ранения, Лагутин опять повел свой отряд к Ярославлю. Возле моста через Волгу, перед самым рассветом, навстречу им попался пароход без топовых огней. Просигналили ему, но оттуда не ответили.

Встреча насторожила Лагутина. Хотел было преследовать пароход, но тут же рассудил: если бы это были белогвардейцы, то под мостом бы их не пропустили. И «Товарищ крестьянин» продолжил путь к Ярославлю. На путях возле моста дымил бронепоезд «Смерть буржуям», с двух открытых платформ поочередно били по городу морские трехдюймовки, возле них — артиллеристы в тельняшках, Лагутин велел причалить к берегу, нашел командира бронепоезда, матроса-балтийца с узкими острыми глазами, в порванном бушлате. Попросил подбросить до станции Всполье. Через несколько минут Лагутин разговаривал с военкомом Громовым, охрипшим от крика, оглохшим от артиллерийской стрельбы.

Рассказал, как выбили офицеров из усадьбы, спросил, где мальчишка, сообщивший о белогвардейском отряде. Пленные говорили — в Ярославль ушел, а я не верю. Может, что-нибудь мальчишка знает, — Я с ним толком и поговорить не успел; накормили его красноармейцы, штаны дали, гимнастерку, а он сбежал. Мать спасли, а ребенок погиб в огне, когда белогвардейцы пытались взять Всполье. Лагутин рассказал о встреченном ими пароходе. Военком чертыхнулся от досады, схватил его за локоть; — Остановить его надо было, товарищ дорогой!

К нам на одиннадцатой версте двое беляков перебежали. Говорят, Перхуров удрал из города на пароходе «Пчелка». Он это был, больше некому. Обидно будет, если такая сволочь из-под самого носа уйдет. А тем, кто его под мостом проморгал, я покажу кузькину мать. Возле Волжского монастыря увидели пароход, но на нем, кроме рулевого и мотористов, никого не было, отряд Перхурова скрылся а лесах, Лагутину ничего не оставалось, как, сияв «Пчелку» с мели, опять вернуться в город — там ждали подкреплений.

Так близко сошлись и тут же разошлись пути бывшего «главноначальствующего» Перхурова и будущего председателя губчека Лагутина... Уже дважды его представляли к генеральскому званию — сначала при государе императоре, потом при Временном правительстве. В обоих случаях продвижению по службе помешали революции —сначала Февральская, потом Октябрьская. И ненависть к большевикам целиком завладела несостоявшимся генералом. Мятеж провалился, и сейчас «главноначальствующий» думал только о том, как сохранить жизнь для дальнейшей борьбы, когда на тебя смотрят сотни глаз, когда с твоим именем связана сама идея мятежа. Сложить оружие он не мог — этого ему бы не простили ни свои, русские контрреволюционеры, ни союзники.

Из гимназии Корсунской штаб Северной Добровольческой армии перебрался в здание Городского банка. Кассовое помещение на втором этаже напоминало крытый базар. Сюда офицеры стащили из складов и магазинов бочки с селедкой и черной икрой, ящики с колбасой и табаком, мешки с сахаром и картошкой. Здесь же ворохами валялась гражданская одежда, куски мануфактуры, груды мужской и женской обуви. В одной из подвальных комнат поставили бочку со спиртом. Для поднятия духа офицеры штаба спускались сюда сначала поодиночке, потом целыми компаниями, некоторые вылезали из подвала «на бровях».

Перхуров занял кабинет управляющего банком, но тут артиллерийский снаряд угодил в стену на уровне второго этажа, и если бы не был на излете, то протаранил бы все главные отделы штаба. И Перхуров из кабинета управляющего перебрался в его квартиру на нижнем этаже. То, что в подвалах штаба хранятся миллионы, не давало покоя ни рядовым мятежникам, ни самому «главноначальствующему». Уже несколько раз Перхуров пытался получить от управляющего ключи от сейфов — то под предлогом эвакуации банка в более надежное место, то под видом заботы о безопасности банковских работников, то, якобы, для проведения ревизии членами городской думы. Но управляющий, сухонький старичок в золотых очках на кончике бледного носа, оказался крепким орешком. На все эти попытки отвечал одинаково, что «вручит» ключи от сейфов только представителям, «законного российского правительства».

Старик явно хитрил, оттягивал время до возвращения красных. От одного вида управляющего рука у полковника тянулась к кобуре. А силой действовать опасно — все поймут, что восстание обречено и законного российского правительства не видать, как своих ушей. Хитро придумал, старый черт! Но ничего, не отдал деньги все сразу — отдашь по частям». И Перхуров написал приказ выдать два с половиной миллиона рублей на«внутренние нужды» — выплату денежного пособия офицерам Северной Добровольческой армии.

А чтобы управляющий опять не вздумал водить за нос и перечить, за деньгами послал начальника контрразведки, которого побаивались даже члены штаба. В большом кожаном бауле Сурепов принес эти деньги в кабинет «главноначальствующего». Тяжело отдуваясь, сел в кресло, поставил баул в ногах, грязным фуляровым платком вытер пот со лба. Перхурову такое бесцеремонное поведение начальника контрразведки не понравилось: — Порядков не знаете?! Деньги под расписку надо сдать начальнику интендантской службы. Какого дьявола вы таскаетесь с ними?

Вытянувшись к Перхурову всем своим коротким и грузным телом, Сурепов сказал вполголоса: — А стоит ли, Александр Петрович, швырять деньги на пьянку господам офицерам? Этим миллионам,- начальник контрразведки сапогом постучал по баулу, — можно найти более достойное применение. Союзников после потери моста сюда никаким калачом не заманишь. Так что победа будет явно не за нами, мы — в мышеловке. Перхуров вскочил с места, обеими руками уперся в стол: — За такие речи по законам военного времени я могу вас расстрелять! Трудно предположить, чем бы закончился этот разговор, если бы в эту минуту начальник контрразведки не сказал фразу, которая как нельзя лучше отражала мысли самого «главноначальствующего»: — Сейчас надо думать о том, как продолжить борьбу с большевиками после падения города.

На эти деньги, — Сурепов опять постучал сапогом по баулу, — можно поднять еще один мятеж, более успешный. Перхуров медленно, словно бы через силу, опустился в кресло и вымолвил тихо, уже без угрозы в голосе: — Говорите яснее, полковник. Сурепов уловил перемену в поведении «главноначальствующего» и выложил без обиняков: — Надо уходить из города, Александр Петрович. Пароход я уже приглядел. Перхуров пробарабанил тяжелыми пальцами по краешку стола, уставился Сурепову в глаза: — Одним пароходом всех участников восстания не вывезешь. Или вы намерены снарядить целую флотилию?

Начальник контрразведки выдержал пронизывающий взгляд Перхурова и сказал рассудительно, не торопясь: — С собой нужно взять человек пятьдесят, не больше, Лишние люди — только обуза. Перхуров задумался, прошелся по кабинету, остановился у карты Ярославля с пригородами. Начальник контрразведки едва заметно усмехнулся у него за спиной — он уже догадывался, что сейчас скажет «главноначальствующий». Надо любой ценой хотя бы в одном месте с тыла прорвать линию фронта и вывести наших людей из-под огня красной артиллерии. Например, вы, Александр Петрович, — убежденно произнес Сурепов и, понизив голос: — Я готов сопровождать вас в качестве заместителя. Они прекрасно поняли друг друга, но продолжали играть роль благородных спасителей.

Сурепов уже взялся за дверную ручку, когда Перхуров предупредил его: — Этот разговор, полковник, должен остаться между нами. Прошел день, другой. Перхуров медлил, откладывал задуманное совещание Военного совета. Может, все еще надеялся на чудо. И тут в городе появился штабс-капитан Бусыгин, доложил о событиях в Рыбинске, об отряде в усадьбе, а самое главное — о последнем наказе Савинкова: если положение безвыходное, то немедленно уходить в Казань. Перхуров понял: решительный час настал, штабс-капитана послала к нему сама судьба.

И он тут же приказал созвать членов Военного совета. Собрались не все — одни были на позициях, другие уже погибли под обстрелом, третьи пропали неизвестно куда. Меньшевик Савинов потел от волнения, нервно облизывал мокрые губы. Эсер Лаптев поглядывал на всех с презрением, но левая щека его, выдавая взвинченное состояние, то и дело подергивалась. Актриса Барановская была бледной как смерть, в больших черных глазах застыли страх и растерянность. Офицеры до открытия совещания переговаривались между собой вполголоса, словно на похоронах, от некоторых устойчиво пахло спиртом.

Кратко доложив обстановку, Перхуров так закончил свое выступление: — По среднему расчету боеприпасов хватит не более как на неделю. Значит, в этот срок нужно принять и привести в исполнение определенное боевое решение. Кто может предложить таковое?

Большую часть взрослой жизни он проработал приказчиком на заводе Зайцева, друга его отца. Он получал 50 рублей в месяц, но, оплачивая обучение сына в русской гимназии и имея на содержании многочисленную семью, был весьма беден и работал с утра до позднего вечера [89]. Он находился в хороших отношениях с христианским населением и, в частности, с местным священником. Как пишет Морис Самюэл, его репутация была настолько высока, что во время октябрьского погрома 1905 года к нему пришли местные члены Союза русского народа с уверением, что ему бояться нечего [90] [комм 3]. Казимир и Ульяна Шаховские 22 июля 1911 года по подозрению в убийстве Ющинского был арестован 37-летний Менахем Мендель Бейлис, на тот момент служивший приказчиком кирпичного завода Зайцева [91] [92] [комм 4]. По выражению Брандорфа, «первым изобрёл виновность Бейлиса» Голубев [57].

Он обследовал местность и выяснил, что усадьба Бернеров, где было найдено тело, примыкает к еврейскому заводу, приказчиком на котором является Бейлис. Голубев сначала устно заявил Чаплинскому, а потом, на двух допросах 5 и 6 мая, формально показал Фененко под протокол, что вблизи пещеры расположена «усадьба некоего жида Зайцева», в которой проживает «его управляющий, какой-то еврейчик Мендель… Лично моё мнение, что убийство, скорей всего, совершено или здесь, или в еврейской больнице. Доказательств, конечно, этому я представить не могу» [93]. По итогам был составлен рапорт Чаплинского Щегловитову: «в бытность в Киеве вице-директора департамента министерства юстиции Лядова к нему явился упомянутый в предыдущем донесении студент Голубев и заявил, что имеет в своём распоряжении существенный материал… Голубев имеет твёрдую уверенность, что Ющинский был убит евреями с ритуальной целью, высказал мнение, что это преступление, скорее всего, было совершено в усадьбе Зайцева, где проживает еврей Мендель…» Рапорт, в свою очередь, был 18 мая доложен царю [66]. Фонарщик Казимир Шаховский, который на первом допросе показал только то, что видел 12 марта Андрюшу вместе с Женей у дома Чеберяк, а на втором — уже то, что с Чеберяк был дружен Бейлис [94] , 20 июля в присутствии Чаплинского заявил, что прежде «забыл упомянуть об очень важном обстоятельстве», что через несколько дней он спросил Женю, как они погуляли с Андрюшей, и Женя ответил, что им не удалось погулять, так как детей «спугнул в заводе Зайцева недалеко от печки какой-то мужчина с чёрной бородой, а именно Мендель, приказчик заводской усадьбы. Вот почему я и думаю, что в убийстве этом принимал участие этот самый Мендель» [95]. Немедленно вслед за этим Чаплинский распорядился арестовать Бейлиса, а так как у него не было никаких оснований для ареста в обычном порядке, то он попросил начальника охранного отделения Н. Кулябко задержать Бейлиса в порядке чрезвычайного «Положения об усиленной охране»; отдав это распоряжение, он отправился с докладом к Щегловитову, проводившему отпуск в своём имении в Черниговской губернии. На следующую ночь, с 21 на 22 июля, Бейлис был арестован у себя дома нарядом из 15 жандармских чинов под личным командованием Кулябко [92].

Вместе с ним был задержан и 3 дня содержался в охранном отделении его 9-летний сын Пинхас, друживший ранее с Андрюшей. Когда Чаплинский сообщил об этом следователям, то Фененко отказался привлекать Бейлиса. Адвокат Бейлиса Василий Маклаков впоследствии назвал этот арест «капитуляцией власти перед правыми, юстиции перед политикой» [41].

Сполна выдав Бусыгину, Савинков сказал: — В город будете прорываться один, сами виноваты! Ночью они покинули усадьбу и направились к Ярославлю. Небо над ним кровавилось от пожаров, ветер доносил запах гари. Версты через две расстались на опушке соснового леса. Савинков пожал Бусыгину руку, на мгновение обнял его и, подняв воротник брезентового плаща, по разбитой проселочной дороге, не таясь, быстро зашагал в сторону от горящего города. В кармане пиджака у него лежали документы на имя ответственного работника Наркомпроса.

В заштатном уездном городке, за десятки верст от Ярославля, где, казалось, о мятеже и слыхом не слыхивали, Савинкова арестовал красногвардейский патруль. Пришлось объяснять на допросе, кто такой, как оказался в этих местах, куда следует и откуда. Доверчивые жили здесь люди, поверили. Вышел Савинков из тюрьмы и прямо из нее направился к председателю местного Совета. Представился; — Работаю в Наркомпросе. Послан в вашу губернию для организации колонии пролетарских детей. Вот мандат... Председатель Совета, круглолицый, с маленькими темными глазами и черным чубом, падающим на плоский лоб, приосанился: — По какому вопросу ко мне? Меня только что выпустили из тюрьмы.

Савинков предостерегающе поднял руки. Я пришел не жаловаться, а наоборот — выразить свое восхищение тем образцовым порядком, который вы навели в городе. Только появилось неизвестное лицо — его сразу же задержали. Буду в Москве и Петрограде - обязательно расскажу о вас. Если бы все руководящие работники на местах проявляли такую бдительность, то с контрреволюцией давно было бы покончено. Боюсь, как бы это недоразумение не повторялось и в дальнейшем. Деньги у меня есть! В тот же день, снабженный харчами и местным мандатом, на телеге, в которую был впряжен унылый мерин, руководитель «Союза защиты Родины и свободы» продолжил свой путь к Казани, ВСТРЕЧА Монотонно шлепая по воде широкими плицами, оставляя в ней тусклый, маслянистый след, вниз по Волге, к Ярославлю, шел пароход «Товарищ крестьянин». На берегах — ни огонька, деревни притаились, попрятались за косогоры от чужого недоброго глаза, от греха подальше.

Трудно было неграмотному крестьянину разобраться, в том, что делалось в стране, даже в собственном уезде. По деревням метались перхуровские агитаторы, поносили Советскую власть, силком вербовали «добровольцев» в какую-то Добровольческую армию. В богатых селах Заволжья крикливым, нахрапистым эсерам удалось заручиться поддержкой зажиточных крестьян. И размежевались деревни, встали поперек них невидимые баррикады. По одну сторону — кто поверил эсеровским посулам, по другую те, кто понял — мужицкая правда за большевиками. А сбоку, как всегда,— выжидающие, чем все это кончится, чья возьмет. Таких было больше. И прятались деревни за косогоры, словно бы отступая от Волги, по которой шел пароход «Товарищ крестьянин». В тесной капитанской каюте с одним иллюминатором запринайтованным столом сидели двое — командир отряда Лагутин и Варкин, назначенный к нему комиссаром.

Лагутин склонился над разостланной на столе картой-десятиверсткой: — Хорошую устроили офицерам баню, из Рыбинска только один отряд ушел, который Мыркинские казармы брал. Пленные говорили, в нем сам Савинков. Потом их видели в Ермакове, в Панфилове. А дальше след затерялся. И вдруг новость — вроде бы этот же отряд под самым Ярославлем объявился, но на левом берегу. Вот здесь, — показал он точку на карте. Комиссар вопросительно посмотрел на командира воспаленными от бессонницы глазами: — Хотят пробиться в Заволжье? Может, решили помочь Перхурову вырваться из окружения, ударить нашим в тыл. К нему на станцию Всполье мальчишка-беспризорник пришел.

Он ночевал в усадьбе на берегу Волги, где остановился отряд. Какой-то гражданский попросил его тайно провести в город. Парнишка согласился, а ночью через слуховое окно, по крыше, убежал. Гражданского этого звали Борисом Викторовичем. Дело предстоит опасное — берег голый, а усадьба вплотную к лесу прижалась, Предлагаю остановить пароход вот у этой пристани,— опять ткнул пальцем в карту Лагутин. Согласен, комиссар? У тебя в таких делах опыту больше... Пойду посмотрю, как ребята устроились. Отдохни, Николай Николаевич, отряд я сам проверю.

Мне сейчас все равно не заснуть. Привычно оправив гимнастерку под ремнями, Лагутин вышел из каюты. Комиссар снял кобуру с наганом, открыв иллюминатор, с удовольствием глотнул свежего речного воздуха. Положив под голову шинель командира, вытянулся на узком и жестком рундуке. Пригибаясь, Лагутин по отвесной металлической лестнице с отполированными медными перилами спустился в кормовой отсек. На низком подволоке, в зарешеченном плафоне, слабо, словно бы из последних сил, светилась электрическая лампочка. На деревянных лавках вдоль покатых бортов, прямо на полу, под плитами которого ровно постукивала машина, вповалку спали красноармейцы, Лагутин пересчитал их, одного не хватало. Поднялся на палубу, на корме никого не было. Прошел на бак и увидел красноармейца в шинели, в серой бараньей папахе, низко надвинутой на лоб.

Это был Игнат, о котором говорила Варя Буркина, рассказавшая об офицерском отряде в Покровке. Облокотившись на леерную стойку и зажав в руках винтовку, он смотрел на темную, мерцающую ширь реки. За плеском воды и мерным гулом двигателя не сразу услышал шаги командира. Лагутин уже хотел повернуть назад, не мешать парню — мало ли о чем нужно было ему подумать в одиночестве, но красноармеец уже заметил его, выпрямился. Они замолчали. Лагутин, отвернувшись от встречного ветра, закурил папиросу, тоже облокотился о леерную стойку. Парень задумался о чем-то, глубоко вздохнул и тихо вымолвил: — Прожить бы еще лет тридцать... Я на фронте навидался ее, целый год друг на дружку любовались. Был такой — лейб-гвардии егерский полк.

А до этого в земской овчарне батрачил. И вдруг от овец — да в гвардию, из лаптей — да в сапоги. Ох, и дурак был! За веру, царя и отечество сам под пули лез, все мечтал Георгиевский крест заработать, домой героем явиться. Спасибо большевикам, они мне правду о войне как на ладонь положили. Парень замолчал, глядя, как форштевень режет черную воду, резко отбрасывая в сторону светлое крыло шипящей волны. Подняв голову, спросил командира: — А правду ребята говорят, что вы в Кронштадтском восстании участвовали, с каторги бежали? И с каторги бежал, и из острога. А мне и вспомнить нечего: деревня, окопы, опять деревня.

Лагутин возразил ему: — Ну, не скажи. Биография у тебя, Игнат, самая что ни на есть героическая — уже три революции пережил. Когда-нибудь такую биографию дети в школе станут изучать. Может, лет через тридцать будет ходить по Волге огромный белый пароход с твоим именем. Игнат рассмеялся: — Куда мне в герои, товарищ командир... Лагутин вгляделся в берег, поправил ремни на гимнастерке: — Вроде бы к пристани подходим. Жаль, не успели договорить. Но ничего, после потолкуем. Разбудив комиссара и красноармейцев, Лагутин поднялся в рубку, предупредил, чтобы пароход причаливал без огней.

Борт легонько стукнулся в пристань, на деревянные кнехты завели швартовы, скинули трап. Следом за командиром и комиссаром красноармейцы спустились на гулкий дощатый причал. Тропинкой, затылок в затылок, поднялись на пригорок и сразу же углубились в лес, вплотную подступивший к береговому откосу. Через полчаса свернули с тропинки в направлении к усадьбе, вошли в сухой сосновый бор. Усыпанная хвойными иголками, земля пружинила под ногами, скрадывала шаги. Лишь иногда кто-нибудь чертыхался, зацепившись за ветку, и снова только шум ветра в высоких кронах и тяжелое дыхание красноармейцев. Лес кончился неожиданно, над головами распахнулось небо, перепоясанное широким Млечным путем. Впереди смутно вырисовывалась усадьба со светлой башенкой над крышей. Лагутин остановил отряд.

Всмотрелись в темноту, не блеснет ли в окнах огонь. Позади, в соснах, нудно гудел ветер, впереди таилась, молчала заброшенная усадьба. За ней угадывалась холодная ширь Волги, Лагутин вынул из колодки маузер. Бойцы, рассыпавшись в цепь, сняли винтовки с плеч, ждали приказа. Посоветовавшись с комиссаром, командир отряда решил рискнуть — атаковать усадьбу, попытаться застать офицеров врасплох. Он первым молча побежал к усадьбе. Слышал, как за ним, подковой охватывая дом, бегут красноармейцы. До крыльца оставалось метров двадцать, когда сверху послышался звон разбитого стекла, крик — и из окна мансарды ударил пулемет. Пули просвистели над головой Лагутина, фонтанчиками взметнули песок впереди — и резкая боль обожгла ногу.

Споткнувшись, командир рухнул на землю. Он видел, как кто-то обогнал комиссара, показалось — это был Игнат. Попытался встать, но левая нога, как чужая, подломилась, и он уткнулся в траву, чувствуя, как сапог наливается горячей кровью. После боя Варкий зашел в капитанскую каюту, где лежал раненый Лагутин. Его уже перевязали, накрыли шинелью. Кость ноги была не задета, но крови Лагутин потерял много, мучила жажда. Молоденький матрос в тельняшке поил его чаем из котелка. Увидев комиссара, оставил их вдвоем. Николай Николаевич снял кепку, рукавом вытер вспотевший лоб, сел рядом с командиром.

Только один сбежал, поручик Струнин, — сказал он сдавленным, возбужденным голосом, запрокинув котелок, сделал из него несколько жадных глотков. Лагутин спросил про Савинкова. Будут прорываться к Перхурову, чтобы одновременно ударить, Так что прав ты был, Михаил Иванович. Что-то не верится. У нас убитые, раненые есть? Жаль парня, совсем молодой, только бы жить, — Как звать? Комиссар наклонился над ним: — Что не успел, Михаил Иванович? Пароход «Товарищ крестьянин» повернул назад. Лагутина доставили в госпиталь, арестованных сдали в уездную тюрьму.

Возле деревни Покровки с воинскими почестями похоронили красноармейца Игната. Хлестнул по облачному небу винтовочный залп, эхом оттолкнулся от леса и замер в полях... Даже не оправившись от ранения, Лагутин опять повел свой отряд к Ярославлю. Возле моста через Волгу, перед самым рассветом, навстречу им попался пароход без топовых огней. Просигналили ему, но оттуда не ответили. Встреча насторожила Лагутина. Хотел было преследовать пароход, но тут же рассудил: если бы это были белогвардейцы, то под мостом бы их не пропустили. И «Товарищ крестьянин» продолжил путь к Ярославлю. На путях возле моста дымил бронепоезд «Смерть буржуям», с двух открытых платформ поочередно били по городу морские трехдюймовки, возле них — артиллеристы в тельняшках, Лагутин велел причалить к берегу, нашел командира бронепоезда, матроса-балтийца с узкими острыми глазами, в порванном бушлате.

Попросил подбросить до станции Всполье. Через несколько минут Лагутин разговаривал с военкомом Громовым, охрипшим от крика, оглохшим от артиллерийской стрельбы. Рассказал, как выбили офицеров из усадьбы, спросил, где мальчишка, сообщивший о белогвардейском отряде. Пленные говорили — в Ярославль ушел, а я не верю. Может, что-нибудь мальчишка знает, — Я с ним толком и поговорить не успел; накормили его красноармейцы, штаны дали, гимнастерку, а он сбежал. Мать спасли, а ребенок погиб в огне, когда белогвардейцы пытались взять Всполье. Лагутин рассказал о встреченном ими пароходе. Военком чертыхнулся от досады, схватил его за локоть; — Остановить его надо было, товарищ дорогой! К нам на одиннадцатой версте двое беляков перебежали.

Говорят, Перхуров удрал из города на пароходе «Пчелка». Он это был, больше некому. Обидно будет, если такая сволочь из-под самого носа уйдет. А тем, кто его под мостом проморгал, я покажу кузькину мать. Возле Волжского монастыря увидели пароход, но на нем, кроме рулевого и мотористов, никого не было, отряд Перхурова скрылся а лесах, Лагутину ничего не оставалось, как, сияв «Пчелку» с мели, опять вернуться в город — там ждали подкреплений. Так близко сошлись и тут же разошлись пути бывшего «главноначальствующего» Перхурова и будущего председателя губчека Лагутина... Уже дважды его представляли к генеральскому званию — сначала при государе императоре, потом при Временном правительстве. В обоих случаях продвижению по службе помешали революции —сначала Февральская, потом Октябрьская. И ненависть к большевикам целиком завладела несостоявшимся генералом.

Мятеж провалился, и сейчас «главноначальствующий» думал только о том, как сохранить жизнь для дальнейшей борьбы, когда на тебя смотрят сотни глаз, когда с твоим именем связана сама идея мятежа. Сложить оружие он не мог — этого ему бы не простили ни свои, русские контрреволюционеры, ни союзники. Из гимназии Корсунской штаб Северной Добровольческой армии перебрался в здание Городского банка. Кассовое помещение на втором этаже напоминало крытый базар. Сюда офицеры стащили из складов и магазинов бочки с селедкой и черной икрой, ящики с колбасой и табаком, мешки с сахаром и картошкой. Здесь же ворохами валялась гражданская одежда, куски мануфактуры, груды мужской и женской обуви. В одной из подвальных комнат поставили бочку со спиртом. Для поднятия духа офицеры штаба спускались сюда сначала поодиночке, потом целыми компаниями, некоторые вылезали из подвала «на бровях». Перхуров занял кабинет управляющего банком, но тут артиллерийский снаряд угодил в стену на уровне второго этажа, и если бы не был на излете, то протаранил бы все главные отделы штаба.

И Перхуров из кабинета управляющего перебрался в его квартиру на нижнем этаже. То, что в подвалах штаба хранятся миллионы, не давало покоя ни рядовым мятежникам, ни самому «главноначальствующему». Уже несколько раз Перхуров пытался получить от управляющего ключи от сейфов — то под предлогом эвакуации банка в более надежное место, то под видом заботы о безопасности банковских работников, то, якобы, для проведения ревизии членами городской думы. Но управляющий, сухонький старичок в золотых очках на кончике бледного носа, оказался крепким орешком. На все эти попытки отвечал одинаково, что «вручит» ключи от сейфов только представителям, «законного российского правительства». Старик явно хитрил, оттягивал время до возвращения красных. От одного вида управляющего рука у полковника тянулась к кобуре. А силой действовать опасно — все поймут, что восстание обречено и законного российского правительства не видать, как своих ушей. Хитро придумал, старый черт!

Но ничего, не отдал деньги все сразу — отдашь по частям». И Перхуров написал приказ выдать два с половиной миллиона рублей на«внутренние нужды» — выплату денежного пособия офицерам Северной Добровольческой армии. А чтобы управляющий опять не вздумал водить за нос и перечить, за деньгами послал начальника контрразведки, которого побаивались даже члены штаба. В большом кожаном бауле Сурепов принес эти деньги в кабинет «главноначальствующего». Тяжело отдуваясь, сел в кресло, поставил баул в ногах, грязным фуляровым платком вытер пот со лба. Перхурову такое бесцеремонное поведение начальника контрразведки не понравилось: — Порядков не знаете?! Деньги под расписку надо сдать начальнику интендантской службы. Какого дьявола вы таскаетесь с ними? Вытянувшись к Перхурову всем своим коротким и грузным телом, Сурепов сказал вполголоса: — А стоит ли, Александр Петрович, швырять деньги на пьянку господам офицерам?

Этим миллионам,- начальник контрразведки сапогом постучал по баулу, — можно найти более достойное применение. Союзников после потери моста сюда никаким калачом не заманишь. Так что победа будет явно не за нами, мы — в мышеловке. Перхуров вскочил с места, обеими руками уперся в стол: — За такие речи по законам военного времени я могу вас расстрелять! Трудно предположить, чем бы закончился этот разговор, если бы в эту минуту начальник контрразведки не сказал фразу, которая как нельзя лучше отражала мысли самого «главноначальствующего»: — Сейчас надо думать о том, как продолжить борьбу с большевиками после падения города. На эти деньги, — Сурепов опять постучал сапогом по баулу, — можно поднять еще один мятеж, более успешный. Перхуров медленно, словно бы через силу, опустился в кресло и вымолвил тихо, уже без угрозы в голосе: — Говорите яснее, полковник. Сурепов уловил перемену в поведении «главноначальствующего» и выложил без обиняков: — Надо уходить из города, Александр Петрович. Пароход я уже приглядел.

Перхуров пробарабанил тяжелыми пальцами по краешку стола, уставился Сурепову в глаза: — Одним пароходом всех участников восстания не вывезешь. Или вы намерены снарядить целую флотилию? Начальник контрразведки выдержал пронизывающий взгляд Перхурова и сказал рассудительно, не торопясь: — С собой нужно взять человек пятьдесят, не больше, Лишние люди — только обуза. Перхуров задумался, прошелся по кабинету, остановился у карты Ярославля с пригородами. Начальник контрразведки едва заметно усмехнулся у него за спиной — он уже догадывался, что сейчас скажет «главноначальствующий». Надо любой ценой хотя бы в одном месте с тыла прорвать линию фронта и вывести наших людей из-под огня красной артиллерии. Например, вы, Александр Петрович, — убежденно произнес Сурепов и, понизив голос: — Я готов сопровождать вас в качестве заместителя. Они прекрасно поняли друг друга, но продолжали играть роль благородных спасителей. Сурепов уже взялся за дверную ручку, когда Перхуров предупредил его: — Этот разговор, полковник, должен остаться между нами.

Прошел день, другой. Перхуров медлил, откладывал задуманное совещание Военного совета. Может, все еще надеялся на чудо. И тут в городе появился штабс-капитан Бусыгин, доложил о событиях в Рыбинске, об отряде в усадьбе, а самое главное — о последнем наказе Савинкова: если положение безвыходное, то немедленно уходить в Казань. Перхуров понял: решительный час настал, штабс-капитана послала к нему сама судьба. И он тут же приказал созвать членов Военного совета. Собрались не все — одни были на позициях, другие уже погибли под обстрелом, третьи пропали неизвестно куда. Меньшевик Савинов потел от волнения, нервно облизывал мокрые губы. Эсер Лаптев поглядывал на всех с презрением, но левая щека его, выдавая взвинченное состояние, то и дело подергивалась.

Актриса Барановская была бледной как смерть, в больших черных глазах застыли страх и растерянность. Офицеры до открытия совещания переговаривались между собой вполголоса, словно на похоронах, от некоторых устойчиво пахло спиртом. Кратко доложив обстановку, Перхуров так закончил свое выступление: — По среднему расчету боеприпасов хватит не более как на неделю. Значит, в этот срок нужно принять и привести в исполнение определенное боевое решение. Кто может предложить таковое? Собравшиеся поежились, как на сквозняке. Отчаянность их положения видели все, но «главноначальствующий» впервые сказал об этом без оговорок. Тревожно ждали, кто ответит Перхурову. Наконец, слово взял генерал Маслов — грузный, лысоватый, выражение лица важное и значительное.

Долго, нудно и с пафосом говорил о несчастной России, об узурпаторах большевиках, о священном знамени свободы, поднятом в Ярославле. Когда он полез в историю и вспомнил князя Пожарского, Перхуров не выдержал и перебил его: — Господин генерал, о князе Пожарском и нижегородском ополчении поговорим как-нибудь в другой раз. Сейчас большевики на пороге! Ближе к делу. Что вы предлагаете? И до каких пор? Сегодня Иванцов ничего не сказал, только пенсне поправил. Сидел он на стуле неловко, вполоборота, опустив голову и обхватив себя руками, словно его знобило. Ценой огромных усилий ему удалось проникнуть в город и сообщить следующее...

Перхуров подошел к карте на стене. Краем глаза заметил, как мелькнувшая надежда оживила сумрачные лица членов Военного совета: вскинул понурую голову Иванцов, выпятил квадратную челюсть генерал Маслов, вытянули шеи Лаптев и Савинов, напудренные щеки Барановской прожгло неровным чахоточным румянцем. Вооружение — пять пулеметов, винтовки, гранаты. Командование отряда предлагает одновременно ударить по расположению красных с тыла и фронта в районе железнодорожного моста, отбить его и тем самым облегчить наше положение, положение Заволжского боевого участка. Члены Военного совета вопросительно уставились на Перхурова, — Штабс-капитан отсыпается, господа. Только на вторую ночь, рискуя жизнью, смог перейти фронт, на лодке перебраться в центр, — объяснил он. Боясь, что под перекрестными вопросами членов Военного совета Бусыгин может сказать лишнее, «главноначальствующий» сам на время выпроводил его из кабинета. Начальник контрразведки поспешил ему на помощь, категорично заявил; — План хорош, но в нем есть одно слабое место. В районе Заволжья красные обладают значительными силами, на железной дороге — бронепоезд.

Лаптев и Савинов, поверив в чудо, не спускали с «главноначальствующего» нетерпеливых глаз. Для выполнения задачи, чтобы не ослабить остающийся фронт, могу выделить не более двухсот человек. Кто согласен возглавить отряд? С удовлетворением заметил — большинство офицеров поспешно опустили глаза в пол, и только штатские Савинов и Лаптев, которым это назначение не грозило, по-прежнему смотрели на него с надеждой, — А как вы сами представляете себе этот прорыв? Эту недоверчивость Перхуров заметил и на других лицах, поэтому сказал громко и решительно: — Самый короткий путь — пароходом вверх по Волге. Мост у красных! Вашему пароходу не дадут с места стронуться! Именно этих слов и дожидался Перхуров! Маслов сурово сдвинул брови и заносчиво заявил, словно вопрос о его назначении на высокую должность главноначальствующего уже решен: — Я слагаю с себя всякую ответственность за судьбу города, если с фронта будет снято не только двести человек, но даже сто.

В эту минуту генерал представил себя новым князем Пожарским, которому суждено спасти Россию. Все шло точно по плану Перхурова — двести человек ему были ни к чему. Но он потратил еще несколько минут, чтобы настоять на большем отряде. Сговорились с Масловым на полусотне вооруженных винтовками офицеров, трех пулеметах, сотне запасных трехлинеек с патронами и трехдневном запасе питания. Однако стоило Перхурову заикнуться, что заместителем он берет Сурепова, как вновь испеченный «главноначальствующий» резко возразил: — Начальник контрразведки должен выполнять свои обязанности здесь, в городе! Перхуров пытался было переубедить его: — Мне нужен толковый заместитель, мало ли что может случиться со мной при прорыве. Но Маслов твердо стоял на своем: — Предлагаю в качестве заместителя взять полковника Иванцова — это опытный и смелый офицер! Иванцов, видимо, хотел возразить, но осекся, поймав на себе многозначительный, предостерегающий взгляд генерала. Сурепов промолчал, вжал голову в плечи.

Перхурову ничего не оставалось, как согласиться с этим предложением. Заканчивая совещание Военного совета, сказал: — Итак, в ночь на семнадцатое июля наши офицерские отряды, вооруженные винтовками и пулеметами с разрывными пулями «дум-дум», завязывают бой в районе Романовской заставы.

Мендель Абелевич Макс Дейч

Коцкерский Ребе считается духовным основателем, на котором основана династия Гер в Польше , благодаря учениям его основателя и первого Ребе-раввина Ицхак Меир Альтер , известный своей работой как Чидушей Харим, который был выдающимся учеником Коцкерского Ребе и его шурина через свою вторую жену. Одним из его главных учеников был раввин Мордехай Йосеф Лейнер из Избица. Шестой коцкерский Ребе был раввином Дэвид Соломон Моргенштерн, который эмигрировал в Лондон, Англия, а затем в Чикаго, Иллинойс, где он служил чикагскому сообществу. Его высказывания «Если я есть я, потому что я есть я, а вы - вы, потому что вы ты, то я есть я, а ты есть ты. Но если я есть я, потому что ты есть ты, а ты - потому что я есть я, тогда я не я, и ты не ты!

Но тот, кто этого не делает, а скорее выполняет свои дела как механическую функцию, не делает ничего, кроме действий обезьяна. Подобно тому, как эта обезьяна не имеет собственной личности, она скорее копирует свои собственные действия и действия своих собратьев, так и этот человек ». Человек должен «охранять себя и свою уникальность, а не подражать своим собратьям... В том месте, куда Ему дан вход» «Вы не любите рыбу.

Латышев находился под стражей, Фененко тотчас допросил его относительно убийства Ющинского и встретил решительный отпор: «На вопросы, бывал ли я у Чеберяковой, я отвечать не желаю, прежде чем вы мне не скажете, в чём вы меня обвиняете, и хотя вы, следователь, мне говорите, что меня ни в чём не обвиняете, я все-таки на вопросы отвечать не желаю». Из этого Фененко заключил, что Латышев к убийству причастен [75]. Это было написано как раз в те дни, когда дело по обвинению Бейлиса в ритуальном убийстве Ющинского было закончено производством и передано в суд. В дальнейшем круг сообщников Чеберяк определился. В частности, было установлено, что из воров круга Чеберяк 12 марта на свободе в Киеве находились Сингаевский, Рудзинский и Латышев, и они выехали из Киева курьерским поездом в Москву рано утром 13 марта; 16 марта они были задержаны в московской пивной [85] и этапированы в Киев, но вскоре освобождены. Кириченко допросил семью Рудзинского и выяснил, что 12 марта он отсутствовал примерно между 8 и 12 часами утра, а, придя домой после 12 часов, потребовал от матери, чтобы она срочно выкупила его заложенный костюм и выписала его, заявив выехавшим в Ковель.

Всё это дало основания Иванову признать собранные им данные «совершенно достаточным материалом для обвинения в убийстве Ющинского не Менделя Бейлиса, а Веру Чеберяк, Латышева, Рудзинского и Сингаевского», просить Чаплинского о разрешении на арест Чеберяк и Сингаевского Рудзинский и Латышев уже находились под стражей, причём Латышев 12 июня 1912 года выбросился из окна следовательского кабинета. Чаплинский отказал. Сведения о раскрытии Ивановым убийства Ющинского были сообщены Чаплинским министру юстиции, а полковником Шределем — министру внутренних дел. Оба эти сообщения были проигнорированы. В то же время продолжалась подготовка суда над Бейлисом [86]. Он не соблюдал большинства обрядов и работал по субботам.

Какие-то выводы-измышления о восхождении этого великого человека заключать — дело историков, способных из пальца высосать многие тома своих научных исследований. Некоторые считают, что сама идея о том, что Иешуа не «брат наш, черноголовый», родилась в Украине. Они были галилеянами, а галилеяне пришли из Галиции…». Вот так, на Дону и произошло это чудо. Немецкий протестантский теолог Этэльберт Штауфер предлагает понимать последние четыре фразы из сказанных на кресте как слова из иуд ейских молитв , читавшихся во времена Иисуса , и считает , что Распятый прочел "21 - й псалом вплоть до 16 - го стиха Мф 27:46 и Ин 19:28 ; ср. Мк 15:36 , затем субботнюю молитву Ин 19:30 и молитву , читаемую на ночь , к - рую иудеи заучивали еще в детском возрасте Лк 23:46 ". О том, что перед смертью Иисус говорил на древнем иврите или, по иным свидетельствам, на арамейском , легко может доказать, исходя из слов библии, даже неискушенный читатель. С тем, чтобы снять со своих плеч ответственность перед фанатиками и приблатненными, привожу цитату от батюшки Моленко Олега Федоровича Урюпина , считающего себя свободным от любых церковных юрисдикций: 60 « Мф. Боже Мой! Мы видим, что у двух разных Евангелистов приведены почти идентичные слова.

Еще слово "лама" у Матфея написано через одно "м", а у Марка через два — "ламма". На небольшое различие в указании на 9 час можно не обращать внимания. Я не являюсь знатоком арамейского и древнееврейского языков, вот почему отвечу не как специалист, а прислушиваясь к своему сердцу. Интересно отметить, что на церковно-славянском языке у Матфея эти слова звучат так: "Илi, Илi, лiма савахфанi", а у Марка: "элоi, элоi, лама сафахфанi". Как видим, у Марка "лама" на церковно-славянском точно такое же, как "лама" у Матфея на русском языке то есть с одним "м".

То ли дело бурлак: в тихую погоду бурлацкие артели по тридцать верст делали, на тыщу пудов — всего три бурлака, каждому за день — гривенник. Дотянули до Рыбинска — и расчет, а будут лишнюю копейку требовать — в зубы. Для купца, «накрахмаленного подлеца», от любого греха откупиться свечкой в церкви — пустячное дело.

Потом, когда труба с дымом посреди Волги перестала быть диковинкой, на полторы версты, чуть не до самой Стрелки, вдоль берега протянулись пристани пароходств «Русь», «Север», «Кавказ и Меркурий», «Самолет», Город Рыбинск не столица, Только пристань велика,— орали пьяные крючники. Называли их еще зимогорами — крепко бедствовали они зимой, оставшись без работы. Обдирали их купцы и подрядчики как липу на лыко, из «дувана»— расчета — мало чего доставалось на руки. А что и попадало в карман — мигом спускалось в пивных, трактирах и кабаках, которыми были застроены целые кварталы Спасской и Ушаковской улиц. И шли пьяные крючники во главе со своими старостами — «батырями» — артель на артель, отводили душу в кровавых драках. Избитые, без денег, просыпались в тюрьме на окраине города, на голых нарах ночлежки «Батум», на Вшивой горке, возле общественной «царской кухни», которой «облагодетельствовали» их купцы. Была в городе и промышленность — мельницы, лесопилки, маслобойка, кустарные мастерские с десятком рабочих и учеников — «рашпилей». Работали по двенадцать часов, получая через день по полтиннику, в субботу — по рублю.

Такая жизнь засасывала хуже Хомутовского болота на окраине, вместе с крючниками шумели по воскресеньям в трактирах и кабаках. Когда в пятом году железнодорожники вышли на первомайскую демонстрацию, на Крестовой купеческой улице их разгоняли не только жандармы, но и натравленные лавочниками и купцами крючники, такие вот рабочие-кустари и «рашпили». В первую мировую войну сюда эвакуировали из Прибалтики заводы «Рено», «Феникс», «Рессора». Появились новые рабочие, которых на мякине было уже не провести, эти свое место в надвигающихся событиях понимали. А хозяева города все еще думали, что Рыбинск прежний, замордованный и полупьяный. В феврале семнадцатого года полицмейстер Ораевский приказал не печатать в местной газете телеграмму о революции в Петрограде. Но революцию было уже не остановить самому рьяному полицмейстеру. После Октября в городе расформировали Двенадцатую армию, артиллерийскими орудиями и снарядами, винтовками и патронами, воинским снаряжением и обмундированием забили все склады.

Были в армии и большевики, но многие сразу же уехали устанавливать Советскую власть дома, на родине. А вот офицеры оставались. В начале восемнадцатого года показалось им, что их час настал. Неумолимо сокращался хлебный паек, а слухи распространялись по городу удивительные, сведущие люди говорили, что благодетельный купец Калашников закупил сто тыщ пудов муки и хотел бесплатно раздать ее населению, но большевики запретили. Всколыхнулись обыватели, шинкари, подрядчики и шпана. Науськанные монархистами, эсерами и меньшевиками, разоружили два красногвардейских отряда, начались грабежи, погромы. Большевики поняли — дело идет к открытому мятежу. В конце января восемнадцатого года в Петроград ушла телеграмма: «Во имя революции немедленно дать отряд матросов для ликвидации беспорядков, представляющих угрозу Советской власти в Рыбинске».

В город направили сотню матросов-добровольцев под начальством Михаила Лагутина, революционера-большевика родом из Ярославской губернии, участника Кронштадтского восстания моряков. В специальный состав из четырех классных вагонов и двух товарных погрузили пять пулеметов, несколько ящиков ручных гранат и «цинков» с патронами, три десятка резервных винтовок. На платформу поставили легковой «паккард», на котором укрепили «максим». До самого Рыбинска поезд шел без задержек, на зеленый свет. На вокзале матросов ждали с оркестром, со знаменами, не обошлось и без митинга. Не любил Лагутин выступать, спросил секретаря укома Варкина, зачем он все это затеял. Ты людям скажи, как там красный Петроград... После митинга матросы, к которым присоединились красногвардейцы и группа солдат из местного гарнизона, с оркестром впереди, развернутым строем через весь город направились к хлебной бирже, где было решено разместить отряд.

Городские обыватели, поеживаясь от холода, стояли вдоль улиц молча, хмуро и неприязненно смотрели на колонну, над которой поблескивали штыки. В комнате на третьем этаже биржи собрались депутаты-большевики из местного Совета, командиры красногвардейских отрядов, большевики из полкового комитета. Расставив караулы и разместив матросов, Лагутин начал совещание: — Рассказывайте, товарищи, что у вас происходит? В декабре здесь уже были питерские матросы, навели порядок. Что опять случилось, почему такая паника? Куда Совет смотрит? Нет хлеба, сахара, такая спекуляция кругом, что рабочему человеку за кусок хлеба хоть последнюю рубаху снимай. И это еще не все.

В городе стоит полк тяжелой артиллерии. Офицеры чего-то ждут, а солдаты кто пьянствует, кто население грабит да на базаре обмундирование со скла-дов сбывает. Если бы не они, то сегодня на вокзале ваш бы отряд не с оркестром встречали, а пулеметами — офицеры подбивали солдат разоружить вас. Мы ведь этот парад по городу устроили, чтобы все видели — и у нас сила есть... Выступления других участников совещания убедили Лагутина, что действовать надо немедленно и решительно. Поднявшись, оправил ремни и заговорил, загибая пальцы на руке: — Предлагаю следующий план. Первое — расформировать артиллерийский полк и создать из него хотя бы один батальон бойцов, преданных Советской власти. Второе — распустить Совет и провести выборы в новый, в Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Без депутатов-крестьян нам порядка в уезде не навести. Третье — разогнать к чертовой матери и буржуазную думу, и помещичью управу. Четвертое — временно всю власть в городе и уезде передать революционному комитету. И последнее — все склады у купцов, лавочников и фабрикантов обыскать, продовольствие реквизировать и передать населению. Окончательно установить Советскую власть в городе можно только так!.. За дверью послышались крики, топот, кто-то угрожающе сыпал отборной бранью. Оттолкнув матросов-часовых, в комнату вошел высокий военный в офицерской шинели, с кавалерийской шашкой на боку. Был он заметно пьян, лицо злое, заносчивое.

Оглядев собравшихся, требовательно спросил, покачиваясь на ногах: — Кто тут у матросни за главного? Военный смерил его тяжелым, мутным взглядом, выдвинул на середину комнаты стул, неловко опустился на него и, закинув ногу на ногу, заявил: — Комиссар полка тяжелой артиллерии Дулов! Член партии социал-революционеров с пятого года! По какому поводу гуляешь с утра? Так вот знай — если сунетесь к казармам, разнесу биржу артиллерией, камня на камне не останется. Эсер качнулся в его сторону, презрительно выдавил: — Ты мной не командуй, болыпевичок! У меня свои командиры есть. Скажи спасибо, что до сих пор на свободе гуляешь.

Лагутин не выдержал, ткнул папиросу в пепельницу, вплотную подошел к Дулову: — А ну, сволочь, сдай оружие! Дулов выкатил глаза, судорожно схватился заэфес шашки: — Да я тебя сейчас на куски... Вытащить шашку из ножен он не успел — в комнату ворвались матросы, содрали с него ремни с шашкой, во внутреннем кармане нашли взведенный браунинг. В коридоре обезоружили солдат из охраны Дулова — эти даже не сопротивлялись. Со скрученными за спиной руками Дулов матерился, стращал: — Ну, матросня, доиграетесь. В полку узнают, что я арестован, — в порошок вас сотрут! Дулова увели. Секретарь укома неуверенно обратился к Лагутину: — Может, зря погорячились?

Теперь в полку шум начнется, как бы и впрямь по городу шрапнелью не шарахнули. Я сейчас же еду в полк. Секретарь укома поднялся на ноги: — Я с тобой, товарищ Лагутин. Машина с Лагутиным и шестью матросами подкатила к Скомороховой горе, возле которой разместился полк тяжелой артиллерии. Солдаты собрались на митинг, по адресу матросов в коротких бушлатах и бескозырках посыпались шуточки: — Эк вырядились! Вашими бескозырками только блох ловить! Об аресте Дулова солдаты еще не знали, кто-то из толпы спросил: — А где наш комиссар? Он к вам на переговоры уехал.

Матросы у пулемета, укрепленного на «паккарде», замерли в напряжении — как ответит командир? Толпа качнулась, угрожающе зашумела: — Да мы тебя за комиссара к стенке! Солдаты в серых шинелях обступили черную машину, к Лагутину потянулись руки. Он вынул из кармана гранату, взялся за чеку: — А ну, три шага назад! Толпу от машины словно отбросило. Не давая солдатам опомниться, Лагутин укоризненно проговорил: — Что же вы в комиссары такого слабака выбрали? На переговоры пришел — едва на ногах держался. Неужели покрепче мужика не нашлось?

А вы здесь настоящую контрреволюцию развели. Слышал, хотели вас офицеры натравить на матросов, разоружить. Было такое? Мы и сейчас могём, — донесся все тот же скрипучий голос. А дело у нас с тобой, солдат, общее — мы за Советскую власть вместе отвечаем. А вы что делаете? Пьянствуете, над мирным населением издеваетесь, ворованным обмундированием спекулируете. Разве для этого революцию делали?

Подумайте о своих семьях — а если и над ними сейчас вот так же измываются солдаты, грабят, стращают оружием? Толпа молчала — слова Лагутина задели солдат, возразить было нечего. И тут на крыльцо казармы неторопливо поднялся пожилой степенный мужик в наглухо застегнутой шинели, рассудительно начал так: — Верно товарищ говорит — поизбаловались мы от безделья. И комиссар у нас пьяница и картежник, нечего из-за такого дерьма бучу подымать, Я так считаю: если Питер прислал матросов — значит, так надо. Но и вы нам, товарищи, помогите, — обернулся солдат к Лагутину. Так же неторопливо и степенно мужик спустился с крыльца. Из толпы — волной — одобрительные, возбужденные крики: — Правильно! В защиту Дулова больше никто слова не сказал, как забыли о нем; но под конец оратор из бывших крестьян так повернул речь, что только пуще возбудил солдат.

Успокаивая толпу, Лагутин поднял руку, иронически спросил: — А как же быть матросам, мужики? Ведь они тоже воевали. Так что же им — тащить в деревни броненосцы и крейсера, на которых служили? Ими землю пахать? В толпе кто засмеялся, кто заворчал. Лагутин, дождавшись тишины, продолжил: — Советская власть предложила Германии мир, но война еще не закончилась, накапливает силы внутренняя контрреволюция. И если у Советской власти не будет мощной армии, то враги отнимут у вас не только лошадей, которых вы делить собираетесь, но и землю, полученную по декрету товарища Ленина. А кончится тем, что вы опять окажетесь в окопах и будете воевать с германцами «до победного конца».

Кто не желает защищать Советскую власть — от имени Революционного комитета приказываю сдать оружие и по домам. Но предупреждаю: кто попытается уехать с винтовкой — разоружим, награбленное — отберем... Речь Лагутина переломила настроение солдат. У складов и конюшен встали часовые, из желающих остаться в полку в этот же день сформировали Первый Советский батальон. В новом Совете прочное большинство заняли коммунисты, над хлебной биржей, где он теперь разместился, под звуки «Интернационала» и ружейный салют был поднят красный флаг. Контрреволюция затаилась, но ненадолго. В местной газете было опубликовано постановление Совдепа: «... На почве недовольства временным уменьшением хлебного пайка, эксплуатируя чувство голода, разные темные силы организуют выступления народных масс против Советской власти Советом избрана специальная комиссия из семи человек по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией».

Так в Рыбинске была создана уездная Чрезвычайная комиссия, начальником особого отряда Чека стал Михаил Лагутин. ЛАГУТИН Вечером седьмого июля возле здания Рыбинской Чрезвычайной комиссии нерешительно остановилась девушка — веснушчатая, круглолицая, на плечи накинут узорчатый платок, под ним белая кофта с пыжами. Подошла босиком, высокие черные башмаки держала в руке. Только у самого подъезда, оглядевшись по сторонам, обулась, повязала платок на голову и открыла тяжелую дверь. Молодой, рыжеватый, с жидкими усиками под вздернутым носом, он с интересом осмотрел девушку и отложил ложку. Девушка рассердилась: — Некогда мне лясы точить! Давай начальника! Дверь открылась, в комнату шагнул высокий плечистый военный в гимнастерке, перепоясанной широким ремнем, с деревянной колодкой маузера на боку, пересохшие губы крепко сжаты.

Это был начальник особого отряда Лагутин. Пока нет! Поговорите с этой вот... Так глазами меня жгла — чуть спички в кармане не вспыхнули. Может, телок убежал, может, милок. Девушка от негодования побледнела, а веснушки засияли по всему лицу, будто и не июль сейчас, а весна в самом разгаре. Мне очень секретное надо сказать! Начальник особого отряда серьезно объяснил девушке: — Самый главный в Ярославль уехал, офицеры там мятеж подняли против Советской власти.

Так в холостяках и останешься, — шутливо произнес Лагутин, но взгляд, который он бросил на посетительницу, был острый и внимательный. В кабинете начальника особого отряда, где, кроме стола с телефоном, сейфа и карты губернии, ничего не было, девушка оглянулась, плотно ли закрыта дверь, и прошептала чуть слышно: — У нас в Покровке банда. Хотят на артиллерийские склады напасть. Дед послал меня в подпол за самогоном, а там щели, все слышно. Девушка стянула с головы платок и ответила не сразу, разглядывая узоры на нем: — Ждите, направит... Он спит и видит, когда большевиков спихнут. Лагутин внимательно и настороженно посмотрел на девушку, спросил, живы ли у нее родители. Она вздохнула, ответила привычно: — Отец на германском фронте убитый, а мать от тифу умерла...

Узнает — выгонит из дома. Дед и тетка меня вместо батрачки держат, наломалась я на них... О том, что после неудачи пятого июля контрреволюция в Рыбинске попытается еще раз поднять мятеж, в уездной Чека уже знали — в одну из пятерок подпольной организации удалось внедрить своего агента. Надо было ждать новых сведений. И вот это сообщение. Не провокация ли? Получив известие о мятеже в Ярославле, Кустов, начальник уездной Чека, с отрядом в полторы сотни человек отправился на выручку ярославцам. Теперь каждый боец был на счету, каждая винтовка и пулемет.

Не задумала ли местная контрреволюция выманить из города еще один отряд чекистов, чтобы легче захватить Рыбинск? Девушка была одета просто, но во все крепкое, незаношенное. Вот только руки у нее, заметил Лагутин, были натруженные — потрескавшаяся кожа, черствые бугорки мозолей. Так и представлялось, как эти руки зимой, в черной проруби, полощут белье. Спросил, сколько бандитов в доме. А еще у соседа прячутся. Сколько их там — не знаю и врать не буду. Надо было немедленно принимать решение.

Глаза у девчонки испуганные, искренние, а главное — эти натруженные руки. Одно сдерживало Лагутина — о выступлении в ближайшие часы ничего не сообщал агент Чека. Но начальник особого отряда догадывался, что после поражения пятого июля мятежники будут действовать хитрей и осторожней. И вдвойне осторожней надо было быть чекистам. Поэтому, оттягивая время, чтобы собраться с мыслями и принять единственно верное решение, Лагутин поинтересовался: — Как звать-то тебя, золотистая? Варя Буркина. Девушка, видимо, догадалась о сомнениях Лагутина и смущенно добавила: — Ты, товарищ начальник, если мне не веришь — спроси про меня у Игната из нашей деревни. Он теперь у вас в чека служит.

Девушка покраснела до ушей, потупила голову и прямо не ответила: — Теперь он другую найдет, городскую... Ты у него спроси, товарищ начальник. Он про меня плохого не скажет. Девушка нервно смяла платок на коленях. Только теперь, увидев, как она взволнована, начальник особого отряда окончательно поверил девушке. Спросил, надевая фуражку: — Тебя не хватятся, не начнут искать? Не испугаешься? Только солдат побольше возьмите.

У бандитов и пулемет с лентами есть, и винтовок много. Лагутин уже собрался выходить из кабинета, когда раздался телефонный звонок. Вернулся к столу, рывком снял трубку. Варя видела, с каким тревожным вниманием он выслушал то, что ему сказали. Будь осторожен. Мы будем вовремя, — кончил он разговор. Не доезжая Покровки, оставили грузовик на лесной дороге, пошли пешком. Лагутин торопился, но почему такая спешка — никто в отряде не знал.

Лишь Варя, ставшая случайным свидетелем телефонного разговора, догадывалась: в Рыбинске с часу на час что-то должно случиться. В деревню вошли уже в сумерках, притаились у глухого забора, за которым стоял дом Буркиных. В окнах горел тусклый керосиновый свет. В соседней избе, где тоже были бандиты, окна темные, слепые. Быстро перекрестившись, Варя отворила калитку и медленно направилась к дому. Скрипнули ступени крыльца, хлопнула дверь. На конце деревни лениво, спросонья, тявкнула собака, Тучи плотно затянули небо и словно легли на горбатые деревенские крыши, придавили их своей тяжестью и чернотой. За день нагретая земля остывала, густая трава у забора пропиталась холодной росой.

Прильнув к забору, Лагутин сжимал рукоять взведенного маузера. Рядом — Семенов, с дежурства напросившийся в отряд, другие чекисты. Всего — десять человек. Опять хлопнула дверь, скрипнуло крыльцо, послышался недовольный тягучий голос: — На кой ляд я Николаю потребовался? Сам прийти не мог? Варя молча шла впереди деда, зябко кутаясь в платок. Старик шлепал опорками, обутыми на босу ногу, ворчал. Только закрыл за собой калитку — Лагутин приставил к его спине ствол маузера: — Вечер добрый, Буркин.

Еще гостей примешь? Хорошо заплатим, не просчитаешься. Старик икнул от страха, осторожно повернулся, Разглядев в темноте человека с маузером, людей с винтовками, испуганно и жалобно протянул; — Кто такие? Чуть слышно выдавил из себя: — Что надобно? Пожалейте старика немощного, отпустите душу на покаяние. Вздумаешь предупредить — вдарим по твоей избе из пушки, вон она стоит, — кивнул Лагутин в темноту. Прищурившись, Буркин покосился туда, ничего не разглядел, но поверил, согласился: — Только не стреляйте, все сделаю... А что сказать?

Старик почесал грудь под расстегнутым воротом рубахи, повернулся к Варе: — Кормил, поил тебя, а ты родного деда на смерть толкаешь. Креста на тебе нет, тварь неблагодарная,— растягивая слова, с угрозой произнес он. Шаркая опорками, Буркин побрел к дому. Чекисты настороженно следили за ним, Лагутин приказал Варе спрятаться за сруб колодца — дощатый забор от пулеметной очереди не защитит. На крыльце Буркин затоптался, высморкался, рукавом вытер нос и скрылся за дверью. В окнах все так же тускло желтел неровный керосиновый свет, на занавесках редко двигались неясные тени. На крыльцо вышел грузный мужчина в накинутой на плечи шинели, чиркнул спичкой, прикурил. Спустился с крыльца.

В тишине было слышно, как неприятно поскрипывают тяжелые сапоги. Бросились на него втроем и не сразу смогли скрутить руки, сунуть в рот кляп: бандит размахивал кулаками, пинал чекистов сапожищами. Повалили его на землю, набросили на голову шинель. Только после этого он присмирел, лишь иногда вздрагивал всем телом и глухо постанывал из-под шинели. На крыльце появился Буркин — оставаться в доме с бандитами побоялся. Отдышавшись, Лагутин пятерых чекистов послал в соседний дом, предупредил, чтобы действовали без шума. Потом сказал Буркину: — А ты с нами пойдешь. Лагутин молча подтолкнул его к крыльцу.

Следом за хозяином трое чекистов вошли в большую прокуренную комнату с иконами в углу. С низкого потолка свисала на железном крюке керосиновая лампа, под ней — неуклюжий квадратный стол, за которым шестеро мужчин играли в карты, притупляя перед боем нервное напряжение. Угрюмо и настороженно посмотрели на вошедших. Угадав старшего, спросил у Лагутина: — Из Рыбинска? Тот кивнул, тщательно вытер ноги об рогожу у порога. Лагутин пожал плечами, устало опустился на табуретку у самых дверей. Его уверенное поведение успокоило бородатого. Он кинул карту на стол, объявил; — Ставлю на мизер, прапорщик...

Игра продолжалась. Фитиль в лампе коптил, но офицеры в азарте не замечали этого. Один чекист прошел в дальний угол, сел на лавку под образами. Другой, словно бы наблюдая игру, притулился за столом. В банке целый ворох денег: безликие желтые керенки, затертые думские ассигнации, роскошно отпечатанные тысячные «катеньки», золотые десятки с профилем последнего царя. Лагутин разглядел под лавкой сложенные винтовки и цинковые ящики с патронами. Из соседней комнаты доносился храп, тяжелое сонное дыхание. Выждав время, Лагутин вынул из колодки маузер, шагнул к столу: — Руки вверх!

Дом окружен! Ни с места! Чекисты выхватили револьверы, нацелили их на игроков. Рассыпав карты, бородатый схватился за кобуру, Лагутин наотмашь ударил его маузером по голове. Тот ткнулся в стол. Увидев, как на карты течет кровь, остальные подняли руки. За печью скороговоркой бормотал молитвы хозяин дома. Обезоружили и повязали тех, что спали.

Дейч, Макс Абелевич

13 February 2021) was a Chabad rabbi in Milan, Italy for more than 60 years. He was also head of Chabad institutions in Italy.[1][2]. В ролях: Евгений Ткачук, Елена Шамова, Алексей Филимонов и др. Дейч, Макс Абелевич — Дейч, Мендель Абелевич В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Дейч. Макс (Мендель) Абелевич Дейч (1885—1937) — советский политический деятель, чекист, хозяйственный деятель. Дело Бейлиса — судебный процесс по обвинению Менахема-Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве 12-летнего ученика приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища. Мендель Герш. В разделе собраны цитаты принадлежащие персонажу - Мендель Герш. Еще бы, если Мишка Япончик – король, то кто тогда этот самый Мендель Герш, к которому Винницкий гоняет пешком на цырлочках по первому свистку, Папа Римский, что ли?

Мендель Абелевич Макс Дейч

О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам. Менахем Мендель Бейлис родился в хасидской семье, но был безразличен к религии и регулярно работал по субботам и, по крайней мере, в некоторые праздники. Оригинал взят у y4astkoviu в Исторія зверскаго убійства в Кіевъ ДЕЛО МЕНДЕЛЯ БЕЙЛИСА Нелепые версии о ритуальном убийстве 12-летнего мальчика едва не привели к массовым.

Мендель Герш из сериала Жизнь и приключения Мишки Япончика (Однажды в Одессе) Цитаты и афоризмы

Из-за него вспыхивали ссоры в семье. Александра боялась, что из-за «байстрюка» потеряет мужа. Так что дома мальчику перепадало куда больше тумаков и окриков, чем родительской ласки. Он старался реже попадаться на глаза матери и отчиму, много времени проводил на улице, уроки готовил обычно у тетки Натальи и часто оставался у нее ночевать. По сравнению с супругами Приходько Наталья, вырабатывавшая от восьмидесяти до ста рублей в месяц, считалась зажиточной. Она и вносила плату за обучение мальчика — десять рублей в месяц.

Она же и подкармливала его. Когда в субботу 12 марта Андрюша не явился домой, Александра Приходько не обеспокоилась, решив, что мальчик остался у сестры, как не раз бывало и раньше. Наталья Нежинская, со своей стороны, тоже не видела резона поднимать тревогу. Она, правда, удивилась, что мальчик не пришел к ней в послеобеденное время, как было условлено, но решила, что, по-видимому, он дома у матери. Только на утро сестры, жившие по соседству, выяснили, что мальчика не было ни у одной из них.

Александра и Лука отправились в Духовное училище, но узнали только, что накануне он там не появлялся. Они стали искать Андрюшу всюду, где только могли, а через два дня поздно вечером явились в редакцию газеты «Киевская мысль» с просьбой опубликовать сообщение о его пропаже. В редакции в эти часы дежурил сотрудник С. Со слов матери и отчима он записал основные сведения об Андрюше. Прежде чем отправить заметку в набор, он решил сказать им несколько утешительных слов.

В газету часто приходят безутешные родители, чтобы сообщить о пропаже детей, но дети, как правило, отыскиваются. Мальчик, скорее всего, начитался приключенческих книжек и отправился в путешествие. Вот-вот его накроют на какой-нибудь железнодорожной станции и вернут целым и невредимым. Однако, говоря все это, Барщевский заметил, что его посетители вовсе не нуждаются в утешении. Отчим, слушая журналиста, как-то странно ухмылялся, да и мать не плакала, не ломала рук, не выказывала вообще никаких признаков беспокойства.

А когда Барщевский сказал о вероятном путешествии, она тоже криво усмехнулась. Необычная реакция матери поразила Барщевского, хотя в тот момент он не придал ей значения. Вспомнил он об этом через несколько дней, когда был обнаружен обезображенный труп мальчика. Посоветовавшись со знакомым следователем о том, могут ли его наблюдения представить интерес для тех, кто ведет расследование этого убийства, и получив утвердительный ответ, он отправился в полицию, чтобы дать официальные показания. Здесь жил разношерстный люд, перебивавшийся, по большей части, грошовыми заработками и любивший повеселиться и погулять, когда перепадал лишний полтинник.

Местность здесь была пересеченная, изрезанная оврагами, с обширными пустырями, зарослями кустов и деревьев, с закоулками, где с наступлением сумерек лучше было не появляться. В крутых склонах оврагов были вырыты пещеры — в летнюю пору в них уединялись местные парочки. Нередко из пещер слышны были песни и разливы гармоники: здесь любили сходиться воровские компании, чтобы обмыть очередную удачу и обмозговать свои будущие подвиги. Но оживленно здесь бывало только летом. В зимнее время тут наметало огромные сугробы; весной они долго таяли, темнея и оседая, смешиваясь с глиной, образуя непролазную грязь.

Поэтому неудивительно, что труп Андрюши Ющинского был найден в одной из заброшенных пещер только 20 марта, на восьмой день после исчезновения мальчика. Пока городовые ждали полицейского начальства, которое должно было сделать надлежащие распоряжения, поглазеть на мертвое тело сбежалось множество окрестных жителей. Не столько сам факт убийства, сколько вид трупа произвел на них жуткое впечатление. Череп мальчика был проломлен, руки туго стянуты за спиной врезавшейся в них бечевкой, а на лице и на теле, под задранной рубашонкой, было много колотых ран. Опознать мальчика не представляло труда, тем более, что тут же, в пещере, валялись его ученические тетрадки, на которых значилось имя.

Да, это был он — тринадцатилетний ученик Духовного училища при Свято-Софийской семинарии Андрей Ющинский. С Лукьяновки семьи Приходько и Нежинских переехали за десять месяцев до трагического события, но здесь оставались друзья Андрюши, и он часто заявлялся к ним поиграть. Хотя в училище его считали прилежным учеником, но 12 марта он почему-то решил прогулять уроки и с утра пришел на Лукьяновку. Этот прогул стоил ему жизни. Не столько скорбная, сколько возбужденная толпа гудела.

Люди наперебой делились своими догадками и предположениями о возможных убийцах, спорили, перебивая друг друга. И тут же в толпе шныряло несколько молодых людей, совавших в руки листовки. В них говорилось, что мальчика убили евреи ввиду предстоящей Пасхи. Листовки заканчивались призывом «отомстить жидам, пьющим христианскую кровь». Полиции удалось задержать одного из распространителей подстрекательских листков.

Им оказался Николай Андреевич Павлович, слесарь, член монархической молодежной организации «Двуглавый орел», тесно связанной с «Союзом русского народа». На допросе он показал, что действовал по заданию студента Владимира Степановича Голубева, одного из двух руководителей «Двуглавого орла» вторым руководителем организации был священник, отец Федор Сенкевич. После допроса Павловича освободили, хотя и завели на него уголовное дело — по нарушению закона, запрещавшего «натравливать одну часть населения на другую». Однако следствие по нему так и не было начато. Между тем, версию о том, что в Киеве евреями совершено ритуальное убийство, подхватили черносотенные газеты — «Русское знамя», «Земщина», затем и «Новое время».

В связи с этим начальник Киевского охранного отделения Н. Кулябко с тревогой доносил киевскому генерал-губернатору: «В последние дни стали поступать в охранное отделение сведения об усиленно распространяющихся среди городского населения слухах, что убийство 12 марта мальчика Андрея Ющинского носит ритуальный характер. Однако никаких мер к пресечению подстрекательских публикаций принято не было, хотя закон запрещал не только натравливать друг на друга этнические и религиозные группы, но вообще обсуждать в печати незавершенные следственные дела. Считалось, что такое обсуждение вредит правосудию, так как может оказывать воздействие на будущих присяжных заседателей, которые должны выносить свои суждения только из материалов судебного разбирательства, без каких-либо предубеждений. В своем обосновании ритуального характера убийства Андрея Ющинского черносотенные газеты ссылались на «исследования» Ипполита Лютостанского, который описывал, как именно производятся такие убийства: «Жертва подвергается сильнейшим мучениям, для чего ей наносят уколы в разные части тела… кровь из жертвы выпускается непременно во время мучений и непременно при жизни жертвы».

Опираясь на этот «авторитетный» источник, газета «Русское знамя» писала: «На теле замученного Андрея Ющинского найдено 45 ран, нанесенных при жизни. Это уже одно доказывает ритуальность убийства». Между тем, медицинская экспертиза, произведенная доктором Карпинским, показала прямо противоположное: большинство ран нанесено мальчику уже после смерти — то ли в остервенении, то ли с обдуманной целью имитировать ритуальное убийство под описание Лютостанского. Поэтому недавно назначенный прокурор Киевской судебной палаты Г. Чаплинский докладывал в Министерство юстиции, что никаких данных, подтверждающих ритуальную версию убийства Ющинского, не имеется.

Мищуку, чтобы рассказать о подозрительном поведении матери и отчима Андрюши, тот уже имел похожие показания других свидетелей. Мищук знал, что мать и отчим не жаловали Андрюшу, а бывало, и сильно его поколачивали. Знал, что из-за этого у Александры возникали ссоры с сестрой Натальей Нежинской. Знал и о том, что отец Андрюши оставил мальчику наследство, которое, в случае его смерти, естественно, переходило к матери. Сопоставив эти данные, Мищук решил, что близок к раскрытию громкого преступления.

Участие в нем родной матери мальчика придавало делу особенно острый колорит. Мищук приказал арестовать Луку и Александру Приходько. Он был уверен, что на первых же допросах выведет их на чистую воду. Однако допросы показали иное. Во-первых, никаких денег, якобы положенных на Андрюшин счет в банк его сгинувшим где-то отцом, не оказалось, так что отпадал основной мотив преступления.

Во-вторых, выяснилось, что 12 марта Лука Приходько неотлучно был в своей переплетной мастерской. Это подтвердил ее хозяин Колбасьев и работавшие там же коллеги Луки. А в-третьих, Слободка, где жили Александра и Лука Приходько, была слишком далеко от Лукьяновки, где был найден труп Андрюши. Было нелепо полагать, что убийцы, сотворив злодеяние на Слободке, затем тащили мертвое тело через полгорода, чтобы спрятать его на Лукьянове. Александра Приходько и ее муж были освобождены из-под ареста.

Из злодейки-убийцы Александра тотчас превратилась в безутешную страдалицу, на которую бросили чудовищное подозрение. Черносотенные издания с ликованием сообщили, что сотрудник «Киевской мысли» Барщевский — еврей, и, стало быть, он намеренно оговорил несчастную мать, преследуя коварную цель: толкнуть следствие на ложный путь и отвести подозрение от истинных убийц — своих соплеменников. Студент Владимир Голубев, не доверяя следствию, зачастил на Лукьяновку. Он обследовал пещеру, в которой был найден труп, все подходы к ней и, особенно, забор выходящего сюда кирпичного завода. Завод принадлежал еврейской больнице.

Приказчиком на заводе служил еврей Мендель Бейлис. Голубев стал расспрашивать лукьяновских детей о заводе и узнал от них, что там есть «мяло» горка глины, из которой изготовляли кирпичи , и дети не раз проникали на заводской двор сквозь дыры и проломы в заборе, чтобы там поиграть и покататься. Рабочие завода обычно никак не реагировали на шалости детей, но бывало, что и прогоняли их. Забор, который видел перед собой Голубев, был высокий, добротно сколоченный, преодолеть его дети никак не могли. Уточнять, когда именно старый забор был заменен новым, Голубев не стал, но, тщательно обследуя его, заметил два свежих гвоздя, говоривших о том, что совсем недавно здесь приколотили отставшую доску.

Для Голубева этого было достаточно, чтобы выстроить свою версию преступления: мальчик был убит на заводе и вынесен ночью с его территории через лаз в заборе, который затем заколотили. Они обвиняли правительство в том, что оно, потакая евреям или опасаясь их недовольства, не принимает надлежащих мер для раскрытия убийства. Обеспокоенный министр юстиции Иван Григорьевич Щегловитов спешно направил в Киев одного из своих заместителей, Александра Васильевича Лядова, чтобы на месте разобраться в обстоятельствах дела и обсудить создавшееся положение с прокурором судебной палаты Георгием Гавриловичем Чаплинским. Просмотрев материалы следствия, Лядов быстро убедился, что имеет дело с обычным уголовным преступлением: ни о каком «ритуальном убийстве» речи быть не может. Ему передали, что встречи с ним добивается студент Владимир Голубев, руководитель организации «Двуглавый орел» — той самой, которая и затеяла ритуальную агитацию вокруг убийства Ющинского.

Наведя справки, Лядов узнал, что у молодого черносотенца тесные связи с влиятельными депутатами Государственной Думы, в особенности с Георгием Георгиевичем Замысловским, одним из главарей «Союза русского народа», членом которого был сам государь. Осторожный чиновник счел за благо не наживать себе столь могущественных врагов, а попытаться их урезонить. Правда, Голубев настаивал на встрече наедине, но Лядов согласился побеседовать с ним только в присутствии Чаплинского, давая понять, что не видит причин не доверять киевской прокуратуре. Голубев был нервным, экзальтированным юношей, страдавшим приступами психической болезни. Лядов и Чаплинский ознакомили его с материалами следствия и стали убеждать, что никаких оснований подозревать, что к убийству Ющинского причастны какие бы то ни было евреи, нет.

Но Голубев с откровенным цинизмом заявил, «Двуглавый орел» будет продолжать ритуальную агитацию, ибо цель организации — вызвать в городе еврейский погром. Тогда Лядов попытался подойти к нему с другой стороны. Если же в городе будет учинен погром или другие крупные беспорядки, то этих торжеств, а стало быть, и государя вам не видать, как своих ушей. А, вероятно, вам и вашей монархической организации особенно желательно приветствовать у себя в городе государя. Голубев был озадачен.

За деятельностью Голубева и его организации был установлен негласный надзор, и вскоре помощник начальника Киевского охранного отделения подполковник Самохвалов доносил своему шефу подполковнику Н. Кулябко: «У нас все благополучно. Голубев поутих. Решили они отложить свое выступление до отъезда государя из Киева. Воззвание их, которое они написали к государю, чтобы выгнать жидов из России, проредактировано Павлом?

Подписи под этим прошением полагают собрать к июню, а затем распространить его в народе. Когда же государь приедет в Киев, то передать ему. Но бить жидов, как уже сказано, отложили до осени». Таким образом, благодаря приезду Лядова погром был отложен. Но взамен Лядов и Чаплинский должны были обещать Голубеву, а через него — главарям Союза русского народа, не исключать ритуальную версию убийства Ющинского, а, напротив, сделать все возможное, чтобы ее юридически обосновать.

Тело несчастного Андрюши эксгумировали для повторной экспертизы. Поскольку судебно-медицинский эксперт Карпинский для нее явно не годился, то пригласили профессора судебной медицины Киевского университета Н. Оболонского и его помощника прозектора Н. Они заново обследовали труп мальчика и пришли к тем же выводам, что их предшественник. Однако, как обнаружил А.

Тагер, их заключение появилось в деле почти через месяц после того, как была проведена экспертиза. Из этого нетрудно сделать вывод, что первоначальный вариант их заключения не устраивал следствие и был возвращен им на «доработку». Выкручивание рук не привело к желаемому результату, но все-таки на некоторую уступку ритуалистам эксперты вынуждены были пойти. Как и их предшественник, Оболонский и Туфанов записали в экспертизе, что большинство ран Ющинскому было нанесено уже после смерти и что основным мотивом убийства следует считать месть. Однако, под давлением следственных властей, они добавили, что «при дальнейшем развитии следствия они, быть может, и в состоянии будут дать заключение по вопросу о ритуальности этого убийства».

Чаплинский тотчас донес эту благую весть министру юстиции Щегловитову. Перед самым окончанием следствия те же два специалиста были приглашены для третьей экспертизы, и на этот раз они проявили еще большую покладистость. За их подписью появилось, наконец, указание на возможность ритуального характера убийства Ющинского — впрочем, крайне двусмысленное и неопределенное. Обходя на этот раз вопрос о прижизненности или посмертности большинства ран, эксперты заключали: «Так как наиболее сильное кровотечение было из левой височной области, по-видимому, артериальное, из раны на темени, вскрывшей венозную пазуху, а также из ранений с правой стороны шеи, давших обильное венозное кровотечение, то надо полагать, что именно из этих ранений можно удобнее всего собирать кровь, если из тела Ющинского действительно была собираема кровь» курсив мой. Он был женат, имел пятерых детей, и все благополучие его большого семейства зависело от работы кирпичного завода, где он был приказчиком.

Завод возник в результате сложных финансово-благотворительных комбинаций крупного сахарозаводчика Ионы Марковича Зайцева. Благодаря своим незаурядным способностям, коммерческой сметке и посланной Богом удаче Зайцев сказочно разбогател. На старости лет он разделил свое имущество между десятью детьми и немалую толику определил на цели благотворительные. На собственные деньги он выстроил хирургическую больницу и кирпичный завод, который передал ей в собственность. Больница предназначалась для бедных, лечили в ней бесплатно, а все расходы должны были покрываться доходами, приносимыми кирпичным заводом.

Такая комбинация делала больницу финансово независимой. Это обеспечивало ее нормальную работу и после смерти Зайцева. Менделя Бейлиса Зайцев знал как добросовестного работника и иногда давал ему некоторые личные поручения. Так, каждую весну Бейлис отправлялся в имение Зайцева и там организовывал выпечку мацы. Мацу самого лучшего качества, удостоверенного раввинами, можно было купить в городе.

Но у Зайцева была причуда: он хотел, чтобы на Пасху к его столу подавали мацу, выпеченную непременно в его собственном имении, и ее же он раздаривал семьям своих детей и других родственников. Подарки эти развозил тот же Бейлис. Ничего предосудительного в причуде Ионы Зайцева не было, но она выглядела странной, а в глазах ритуалистов — подозрительной. Сторонники ритуальной версии утверждали, что выпечку «своей» мацы под наблюдением «своего» человека старик затеял неспроста, что в этом мог таиться сакральный смысл, связанный с «тайной крови». Правда, сахарозаводчик умер в 1907 году, и заведенный им обычай умер вместе с ним, то есть за четыре года до убийства Ющинского выпечка мацы в имении Зайцева прекратилась.

Но на этом обстоятельстве черносотенные газеты, мусолившие дело Ющинского, внимание не акцентировали. Бейлис со своей семьей жил на территории завода. Домик его стоял у ворот, через которые рабочие вывозили кирпич. Мендель следил за обжигом кирпича и его складированием, на нем лежала забота о лошадях, которые содержались здесь же в конюшне. И, главное, он отвечал за учет вывозимого кирпича.

На подводу обычно нагружали по триста штук, и Бейлис каждому возчику выдавал квитанцию, которую тот вручал заказчику вместе с товаром. Копию с распиской заказчика возчик затем возвращал Бейлису. Эти квитанции служили основными документами, по которым велись расчеты. Бейлис был безотказен. Его поднимали в четыре утра, вызывали во время завтрака и обеда.

Услышав стук в окно, он немедленно выходил в контору, которой служила одна из комнат его дома, и делал все, что требовалось. Он никогда не раздражался, не повышал голоса, со всеми был тактичен и доброжелателен. Все это выявилось на суде, когда давали свидетельские показания возчики и рабочие завода. Ни у одного из них не возникло соблазна свести какие-то старые счеты и сказать недоброе слово о своем бывшем начальнике. Выяснилось, в частности, и такое обстоятельство, что лукьяновские ребятишки могли играть на заводе только до осени 1910 года.

Потом поставили новый забор. Проникнуть на территорию завода весной 1911, когда был убит Андрюша, они уже не могли. Однако труп Ющинского был обнаружен неподалеку от заводского забора, а поскольку Лукьяновка находилась вне черты еврейской оседлости, то ни одного еврея в округе не проживало. Завод Зайцева принадлежал уже к другому району, в котором евреи имели право жительства, — но именно потому, что большой кусок территории был занят заводом, по чисто географическим причинам, ни одного еврея — кроме Менделя Бейлис — притянуть к делу было невозможно: их просто не было в наличии. Единственный свидетель, который показывал, что в день исчезновения Андрюши дети играли на заводском «мяле» и что за ними погнался «еврей с черной бородой», был фонарщик Казимир Семенович Шаховской.

С его слов то же говорила его жена Ульяна Шаховская, которая попервоначалу наговорила это сыщику А. Выгранову как потом оказалось, по его же наущению. Но солгать складно Шаховские не смогли: Ульяна говорила, что ее муж видел, как «еврей с черной бородой» схватил мальчика, тогда как Казимир признавал, что «сам этого не видел», а передавал слышанное от детей, друживших с Андрюшей и катавшихся вместе с ним на «мяле». Дети же этого не подтверждали. Да и вся история выглядела крайне нелепой: ведь если бы кто-то действительно утащил Андрюшу на глазах других детей, то в тот же день вся Лукьяновка знала бы об этом!

После того, как начальник Киевского сыскного отделения Е. Мищук за отказ вести следствие в духе «ритуальной» версии был смещен вскоре после этого отдан под суд и осужден за мнимый подлог вещественных доказательств , дело было передано следователю по особо важным делам В. Но, ознакомившись с материалами следствия, собранными Мищуком, и основательно их пополнив, Фененко тоже не усмотрел «ритуала». Выдать ордер на арест «еврея с черной бородой, то есть Менделя Бейлиса, и привлечь его в качестве обвиняемого он отказался. Тогда прокурор Чаплинский, на которого продолжали давить из Петербурга, пошел на обходной маневр.

Осуществить арест он поручил Охранному отделению, хотя тому положено было заниматься политическими, а не уголовными преступлениями. В конце июля 1911 года на кирпичный завод при еврейской хирургической больнице нагрянул целый взвод жандармов во главе с начальником охранного отделения подполковником Николаем Николаевичем Кулябко. В доме Бейлиса был произведен тщательный обыск. Самого его увели. Человек от природы застенчивый, Бейлис чувствовал себя крайне неловко оттого, что из-за него произошел такой переполох и им занимаются важные начальники, с саблями и в эполетах.

Он полагал, что произошло недоразумение с правом жительства. Так как на Лукьяновке евреям жить воспрещалось, а завод непосредственно к ней примыкал, то такие ошибки случались и раньше. Он был уверен, что все разъяснится, и его через час-другой отпустят. Однако под следствием, в тяжелейших условиях заключения, похожих на непрерывную пытку, ему пришлось провести больше двух лет. Впрочем, того, что следствие затянется на такой долгий срок, не подозревали и сами тюремщики.

Не прошло и месяца, как во время торжеств по случаю открытия в Киеве памятника царю-освободителю Александру II, прокурор Чаплинский, представляясь государю, с гордостью доложил, что убийство мальчика Ющинского, о которого так много говорят в прессе и в Государственной Думе, раскрыто. Убийцей, как и предполагалось, оказался еврей. Обвинительное заключение вскоре будет передано в суд. Выслушав эту новость, государь император Николай Александрович не проронил ни слова, но размашисто перекрестился. Это было воспринято как прямое поощрение ритуальной версии.

На следующий день в городском театре, на глазах государя, был застрелен глава правительства П. Убийца был схвачен на месте преступления. Им оказался тайный агент охранки Дмитрий Богров. Он явился в театр — якобы выслеживать террористов — по заданию того самого начальника Охранного отделения Кулябко, который арестовал Бейлиса. Еврей Богров был с молниеносной быстротой судим и повешен.

Против Кулябко и его петербургских начальников было возбуждено уголовное дело. Следствию надлежало выяснить, были ли они соучастниками убийства или «только» допустили преступную халатность. Однако, по безграничной милости государя, дело против них вскоре было прекращено. Подоплека убийства Столыпина остается одной из интригующих загадок российской истории. Одна из версий — избавиться от Столыпина хотел сам государь; но поскольку тот упорно не подавал в отставку, а уволить его слабохарактерный император не решался, то охранка, получив соответствующий намек, выполнила то, чего от нее ждали.

Этим и объясняется поспешная казнь убийцы и помилование его соучастников. Но, может быть, все объясняется проще: не рвение ли, проявленное начальником Киевского охранного отделения при аресте Бейлиса, уравновесило в глазах государя его преступное попустительство, приведшее к убийству Столыпина? Вернадский и известный философ и социолог, член Государственного совета М. Немирович-Данченко и десятки других имен, составлявших славу и гордость России. Это были люди разной политической ориентации, нередко они остро полемизировали друг с другом, далеко не все они благосклонно относились к евреям.

В том, что они объединились в стремлении дать отпор антисемитизму, главная заслуга принадлежала Владимиру Галактионовичу Короленко. Еще за двадцать лет до этих событий, когда писатель и религиозный философ Владимир Соловьев пытался организовать коллективный протест против травли евреев, Короленко был среди тех, кто горячо одобрил инициативу Соловьева и поставил свою подпись под обращением так и не увидевшим света из-за запрета цензуры. В письме Соловьеву Короленко написал, что травля евреев всегда сопровождается пошлостью и «забвением лучших начал литературы». В 1905 году в Полтаве Короленко, рискуя жизнью, предотвратил еврейский погром: вышел к толпе вооруженных дрекольем пьяных хулиганов и заставил их разойтись по домам. А в 1908 году в статье «Бытовое явление», написанной с такой силой, что над ней плакал Лев Толстой, он, наряду с другими невинными жертвами скорострельного столыпинского «правосудия», вывел еврея, приговоренного к смертной казни за убийство, которого тот не совершал.

Добрый десяток свидетелей показывали в суде, что в момент убийства видели обвиняемого совсем в другом городе, за сотни километров от места преступления. Но все свидетели были евреями, и антисемитские настроенные судьи не поверили их показаниям, что и стало причиной судебной ошибки. Когда дело об убийстве Андрюши Ющинского превратилось в дело о ритуальном убийстве, то есть в дело Бейлиса, Короленко не только организовал сбор подписей под обращением «К русскому обществу», но и написал само обращение. Оно начиналось так: «Во имя справедливости, во имя разума и человеколюбия мы поднимаем голос против вспышки фанатизма и темной неправды. Исстари идет вековечная борьба человечности, зовущей к свободе, равноправию и братству людей, с проповедью рабства, вражды и разделения.

И в наше время,— как это было всегда, — те самые люди, которые стоят за бесправие собственного народа, всего настойчивее будят в нем дух вероисповедной вражды и племенной ненависти. Не уважая ни народного мнения, ни народных прав, готовые подавить их самыми суровыми мерами, — они льстят народным предрассудкам, раздувают суеверие и упорно зовут к насилиям над иноплеменными соотечественниками». Обращение вызвало широкий отклик в стране. Во многих газетах, центральных и местных, стали появляться индивидуальные и коллективные письма, в которых самые разные люди заявляли, что присоединяются к тем, кто его подписал.

Поскольку искупительную жертву Христа, принесенную за все человечество, евреи отвергли — у них осталась необходимость продолжения жертвоприношений животных с целью умилостивления "бога" и получения его помощи, по тем же древним правилам: в жертву приносятся молодые особи «мужеского пола без порока» Лев. Это была важнейшая часть их культа. Если евреи тщательно сохранили все древние натуралистические обряды включая обрезание с отсасыванием крови , соблюдают все законы Моисеевы — как они могли совершенно отринуть этот закон о жертвоприношениях, если нарушителю его грозит страшная кара: «истребится человек тот из народа своего» Лев. По сей день иудеи приносят в жертву петуха в "день очищения" Иом кипур с молитвою, что это "взамен меня". Иудеи часто говорят: мол, нет храма для жертвоприношений, они заменены молитвами, но для тех усердно верующих, которым очень хочется избежать этой кары и порадовать своего "б-га", разве так уж обязательно нужен храм Соломона? И приносить в жертву стали уже не просто животных, а гоев — с дополнительным смыслом, о чем будет сказано далее. Древний закон о жертвоприношениях и выраженное во Второзаконии презрение к гоям завоевательные "войны Яхве" с уничтожением всего живого стали у евреев образцом отношения к ближневосточным соседям дополнились в Талмуде религиозным положением, что гои — не люди, а животные, потому убийство их не считается преступлением. Более того: в книге знаменитого еврейского каббалиста Хаима Витала "Эц Хаим" говорится: «Всякое животное сохраняет посредством жизни известную частицу святости Всевышнего... Когда заколешь животное, тогда отходит от него тень святости и обращается в пользу того, кто в снедь это животное употребляет»; так и «убиением и питием крови гоя неверного умножается святость Израиля» [56]. В христианскую эпоху все это усугубилось и важнейшей причиной, побуждающей к принесению в жертву именно христиан: ненавистью ко Христу — главному противнику их нового "отца", и к христианам, которые лишили евреев "богоизбранности", переняв на себя обетования Божии как народ истинного Израиля — Церкви. Поэтому именно христиане — к ним в целях конспирации в иудейских "священных" книгах относится множество других названий: акумы идолопоклонники , гои иноплеменники , эдомитяне римляне , нохри чужие , амгарец невежды , ноцрим назаретяне , кути самаритяне , амаликитяне, хананеи, минеи, клифоты злые духи и т. На Львовском публичном диспуте 1757—1759 гг. Даже эксперт защиты Троицкий признал: «Должен сказать, что в Талмуде есть выражения, которые подавали повод обличать талмудистов в полной нетерпимости и человеконенавистничестве» [58] , «кощунство которых — некоторых из них — я не отрицаю» [59] такие примеры обсуждались на закрытом заседании суда и в Стенографический отчет не вошли, чтобы не возбуждать публику. При таком отношении к христианам еврейские убийства христианских детей как "богоугодное дело" могут быть связаны с разными поводами: и с сохранившимся ритуалом "выкупа" еврейских первенцев заменой их не на ослов, ягнят или голубей, а на христианских детей , и с иудейским праздником мести "антисемитам" Пурим праздник убийства 75 000 "антисемитов" с женами и детьми , и особенно с праздником Песах, которого коснемся подробнее. Для этого каждой еврейской семье Господь велел принести в жертву агнца: «Агнец у вас должен быть без порока, мужеского пола... И пусть возьмут от крови его и помажут на обоих косяках и на перекладине дверей в домах, где будут есть его. И пусть съедят мясо его в сию самую ночь... И будет у вас кровь знамением на домах, где вы находитесь, и увижу кровь, и пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной, когда буду поражать землю Египетскую» Исх. Свое пребывание в рассеянии среди чужих народов евреи часто сравнивали с новым "рабством египетским", моля своего "бога" об избавлении. При этом, как свидетельствовал эксперт защиты проф. Троицкий, «агнец вообще был установлен в воспоминание о всех событиях, сопровождавших бегство евреев [из Египта], и обо всех казнях египетских» [60]. Возможно, наиболее усердные иудеи использовали для этого и принесение в жертву христианского агнца с употреблением его спасительной крови, например, в маце. Пресловутая маца к этому празднику изготовляется по особому ритуалу как воспоминание опресноков, которыми евреи питались во время странствования в пустыне при бегстве из Египта; причем мацу изготовляют ритуально в одном центральном месте, откуда рассылают во все общины, даже за тысячи километров — почему-то они не вправе сами печь мацу: чего-то им для этого на местах не хватает. Ритуальные убийства христианских детей чаще всего случаются на Песах, возможно, еще и потому, что на этот праздник иудеями был распят Христос — в воспоминание этого события в виде его имитации. Было бы странно, если бы при такой ненависти ко Христу евреи праздновали свой Песах без воспоминания о тогдашнем распятии Сына Божия с клятвой «кровь Его на нас и детях наших» Мф. Разумеется, далеко не все иудеи есть ведь "культурные" способны в упомянутых случаях прибегать к действительным ритуальным убийствам, довольствуясь, например, игрушечными виселицами для "антисемита" Амана распространенные детские подарки и пирожками в виде его ушей традиционное пуримское угощение. Но ведь есть иудеи и не столь "культурные", есть и фанатичные раввины, для которых иудейское законодательство о жертвоприношениях вкупе с талмудическими предписаниями об убийстве христиан становится гремучей смесью для буквального руководства к действию. Для тех, кто избрал себе отцом диавола, такое действие более чем вероятно, да и конкретных указаний в иудейских "священных" книгах, которые можно истолковать как инструкцию к жертвоприношению, — на Киевском процессе было выявлено вполне достаточно. С этим могут быть связаны и те верования о целебности христианской крови, о которых сообщил монах Неофит. Можно предположить, что не все детали в его повествовании точны, иногда речь идет лишь о примитивных хасидских суевериях. Но дело здесь не столько в "лекарственном" назначении крови, сколько в ритуально-мистическом. Еврейская сторона всегда подчеркивает, что «кровь запрещена к употреблению в пищу» — как это на процессе Бейлиса утверждала и защита, и все раввины России в своем знаменитом коллективном заявлении в связи с обвинением Бейлиса. Но речь в данном случае идет не о пище, а о символическом употреблении крови в ритуальных целях, даже если это бывает связано с принятием ее внутрь. У многих народов с древних времен отношение к крови было мистическим, у язычников она использовалась в магии, нередко практиковалось употребление крови врагов как элемент военного магического ритуала а не как разновидность "пищи". И по книгам Ветхого Завета мы видим, что в еврейской традиции отношение к крови изначально было притягательным, мистически-ритуальным [61]. Кровь животных, приносимых в жертву в Иерусалимском храме, священники собирали в сосуды и ритуально проливали над главной святыней — ковчегом завета, помазывали ею край правого уха, большой палец правой руки и большой палец правой ноги первосвященника, пальцами окропляли его одежды, жертвенник, завесу храма [62]. И им от этого животного натурализма не было неприятно, наоборот. Резник в иудаизме — не мясник, а уважаемое религиозное лицо, как и могель, совершающий обрезание. При ритуале обрезания мальчиков это тоже как бы имитация жертвоприношения младенца еврейскому "богу" кровь отсасывается ртом, собирается в сосуд с водой и присутствующие должны с молитвою своему "богу" умываться этой кровяной водой [63]. О спасительном помазании жертвенной кровью косяков дверей при исходе из Египта уже сказано. Можно предположить, что и сегодня для подобных ритуальных целей евреям бывает нужна кровь, и берется она не только от ягнят, но и от христианских жертв впрочем, приравненных к животным: это все равно, что зарезать барашка. Заметим, что и признание евреем только по матери, объясняется прежде всего тем, что ребенок находился в ее чреве и заимствовал ее священную еврейскую кровь. В Ветхом Завете отражено священное отношение евреев к крови: «Потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает» Лев. У евреев кровь запрещено употреблять как обыкновенную пищу именно потому, что она считается священной и имеет более важное назначение. Как об этом писал о. Павел Флоренский в письме Розанову: «Кровь, изъятая из обращения кулинарного, изъята именно потому, что сохраняется для моментов священнейших... Так, во многих культах известное животное безусловно возбраняется верующим и окружено всяческими запретами: его нельзя убивать, его нельзя употреблять в пищу. Но в известные времена и сроки оно священно заколается и священно поедается... Кровь гоев, тоже животных, вероятно, надо рассматривать как именно такой род в обычное время запретной пищи. Но я охотно допускаю, что очень немногие, только из избранных избранные в иудействе посвящены в эту тайну» [64]. Даль в своем исследовании приводил ссылки на еврейские книги, разрешающие употребление крови: «В книге Сулхан Орух [Шулхан арух], стр. Пранайтис привел цитаты из Талмуда трактат "Макширин", 6, 4 с разрешением пить кровь, которая «причисляется к таким же [чистым] напиткам, как молоко, вода, вино и пр. Там же далее говорится об употреблении, — именно как напитка, крови рудометной, то есть полученной от прокалывания кровеносного сосуда» но не от резания [65]. Эксперт Троицкий тоже признал на процессе, что в определенных важных случаях кровь у евреев имеет «громадное значение» и для употребления внутрь, «если бы врач прописал такой рецепт» [66] , а также допускается в пищу в вареном виде. Это означает, что подмешивание крови в "священную" мацу, которую пекут, для евреев не запрещено, тем более что ее поедание — важный религиозный ритуал. Таким образом, заключает Пранайтис: «Еврейский религиозный закон придает крови вообще, а человеческой в частности чрезвычайное значение — символическое, магическое и лечебное. Он допускает употребление этой крови даже в пищу» [67]. Все эти три значения, очевидно, соединяются в иудейских ритуалах. По зачитанному на Киевском процессе свидетельству бывшего раввина, ставшего афонским монахом Неофитом [68] его книга " Опровержение иудейской религии и ее обрядов на основании Ветхого и Нового Заветов" — искренняя исповедь человека, завершающего свою земную жизнь: все эти обряды, пишет Неофит, «я сам усердно совершал и хранил в строжайшей тайне все время, пока был хахамом или раввином» [69] , такая кровь пусть и в символических дозах — например, в виде пепла от сожженной материи, пропитанной кровью и др. Особенно очевидно это в коллективном вкушении мацы, которая готовится на Песах в одном месте для рассылки во все еврейские общины, и пасхального ягненка. При этом «собирают кровь ягненка и окропляют ею дверные косяки и притолоки дома, в котором совершившие жертвоприношение люди будут есть мясо ягненка». Гирша: «пасхальная жертва необходима не только для того, чтобы закрепить связь евреев со Всевышним, она необходима и для того, чтобы объединить самих евреев в народ... Пасхальное жертвоприношение не должно рассматриваться как часть прошлого; это не просто памятный ритуал, посвященный дням минувшим. Это символ постоянно обновляющегося и устремленного вперед процесса созидания всего настоящего и всего будущего на древнем фундаменте, заложенном Исходом из Египта на вечные времена». Причем пасхальную жертву имеет право вкушать «лишь тот, кто является частью еврейской нации» [70] , гою это запрещено. Разумеется, некоторые традиции, связанные с употреблением крови и передаваемые устно строго избираемым посвященным, держатся в строгой тайне, как о том поведал монах Неофит в своей книге. Многим евреям они неизвестны, так что они вполне искренне могут возмущаться "кровавым наветом". Впрочем, по свидетельству Пранайтиса, Буткевича и других, существуют и еврейские книги с описанием этого "догмата крови" "Хохмес Ныстер" и др. Каббала: самообожествление еврейства и жертвопроношения для прихода царя-мошиаха 7. Каббалистические причины, несомненно, играют особую роль в еврейских ритуальных убийствах см. На Киевском процессе экспертами в ответе на вопрос 25: «Заключается ли в учении еврейской религии, как древней, так и позднейшей "Зогар" и др. В связи с этим и обсуждался вопрос: какое назначение имели 13 колотых ран на виске Андрюши? Для выточения крови они не годились, для убийства тоже — для того и другого на теле были нанесены иные раны — но эти 13 зачем-то понадобились тоже. Некоторые православные ученые усматривают в этом «еще и кощунство евреев над священнодействием Православной Церкви. Именно над тем, что православный священник, приготовляя на проскомидии агнец, 12 раз знаменует копием просфору, а потом прободает ее копием в 13-й раз в бок, и что при приготовлении агнца он произносит те же слова пророка Исаии, что и еврейский резник: "как овца веден был на заклание и как агнец перед стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих" Ис. В принципе, экспертом Пранайтисом было приведено достаточно примеров из еврейских книг, дающих основание для выводов о ритуальных убийствах, не будем их повторять. Однако из-за ограничений секулярного судопроизводства многое осталось недоговоренным для цельного духовного понимания учения каббалы, которое еще более помогает объяснить причины и цели ритуальных убийств у евреев. Поэтому повторим ниже кое-что из "Справки о хасидах". Каббала представляет собой сочетание иудаизма с древней восточной магией. Что это за бог — достаточно ясно. Неудивительно, что такому богу, «человекоубийце от начала», требуются человеческие жертвоприношения — это неотъемлемый элемент любой сатанинской магии. Даже такой опровергатель "кровавого навета", как проф. Хвольсон, признавал ритуальные убийства у семитов — халдейских колдунов ссабиев ; именно их культовое учение «было для позднейшего иудейства источником мистических идей» каббалы — на это обратил внимание о. Павел Флоренский в полемике вокруг дела Бейлиса. Одним из практически используемых "продуктов" этих убийств у евреев были "терафимы" — головы убитых первенцев, «вещавшие» в результате магических заклинаний [72] , о чем есть упоминания и в Ветхом Завете Иез. Поскольку каббалистическое учение резко противоречило ветхозаветному представлению о Боге Творце, оно не могло быть проповедано еврейскому народу открыто. Долгое время каббала была тайным учением посвященной иудейской верхушки, оказывая, впрочем, влияние на составление Талмуда. Вступая затем во все более ожесточенную борьбу против христианства, еврейство все больше использует каббалу как религиозную форму получения помощи от нового "отца". И он в своем плане господства над человечеством тоже нуждается в верном себе народе, соблазненном ради этого на материальное мiровое господство. Еврейский "бог" уже в Талмуде изображается как капризное, охваченное страстями существо, которое не может править миром без помощи мудрых евреев. Более того: в хасидизме утвердилось положение, что цадики "святые" вожди "непогрешимы" и могут даже управлять "богом", который без совета с ними ничего не делает. Так, отвергнув истинного Бога, еврейский народ сам естественно возвышает себя до уровня "бога", что должно оправдывать все еврейские преступления по отношению к неевреям. В результате каббала и основанный на ней хасидизм стали у евреев логичным и наиболее откровенным проявлением их сатаноизбранной религиозности самообожествления, доходящей до ритуальных убийств христиан. Потому-то и был хасидизм после некоторого сопротивления принят ортодоксальным иудаизмом в свое лоно и стал его важнейшей частью: он наиболее последовательно выражал духовный смысл талмудического антихристианского иудаизма и как ничто иное сплачивал еврейство точнее, жидовство в выполнении его историософской задачи по созданию земного сатанинского царства во главе с мошиахом. Такое мистическое сплочение народа в "сборище сатанинское", по-видимому, присутствует во всех еврейских ритуальных убийствах независимо от их календарных и прочих поводов. Обратимся еще раз к словам раввина Гирша о том, что «пасхальная жертва необходима... Видимо, и пасхальные убийства иудеями детей с целью получения христианской крови для ее коллективного употребления на важнейших иудейских праздниках и церемониях — пусть даже и в микроскопических количествах — должны символически повязывать рассеянный еврейский народ общей жертвенной кровью в его самообожествленной антихристианской вере в грядущее мiровое господство над рабами-гоями. Как тут еще раз не вспомнить страшную клятву богоубийц: «кровь Его на нас и детях наших» Мф. Такие ритуальные убийства должны крепить сатаноизбранный контроль над всем еврейским народом. А круговой порукой "защиты от кровавого навета" крепить его национальную солидарность в этой преступной богоотверженности. Вот что означают циничные слова Жаботинского в связи с "делом Бейлиса": «Ибо особа народа царственна, не подлежит ответственности и не обязана оправдываться... Мы такие, как есть, для себя хороши, иными не будем и быть не хотим» [74]. Вот с какой расстановкой сил мы имеем дело в данной проблеме, причем уже довольно близко к конечному этапу истории. Пришествие антихриста будет наивысшим моментом всемiрного торжества еврейского бога и еврейского народа, молитва о пришествии мошиаха является одним из 13 основных принципов иудаизма. Но в каббале имеются также и магические средства для приближения пришествия мошиаха, как их изложил в своей экспертизе Пранайтис. Убивая "нечистых гоев-клипот", "богоизбранный" еврей освобождает из них частицы божественных искр, которые побуждают бога и его жену к совокуплению и рождению мессии см. Напомним в связи с этим лишь такое предписание о жертвоприношениях: «Отнимай жизнь у клипот и убивай их, тогда Шехина ["жена бога"] посчитает это тебе наравне с воскурением жертвы» "Сефер Ор Исроэль", 177, в [75]. Возможно, поэтому ритуальные убийства могут совершаться и с их привязкой, как упоминал монах Неофит, к «плачу о разрушении Иерусалима» 9 ава и близкому построению "третьего храма": «Согласно мистической традиции, Мошиах рождается 9 Ава — в день разрушения Храма... Месяц ав по еврейскому календарю приходится на июль-август. В это время, видимо, и приносятся особые жертвы для приближения пришествия мошиаха. Духовное значение Киевского процесса. К прославлению Андрея Киевского Церковь в своей истории прославила немало мучеников — жертв еврейской ненависти к христианам: начиная с первомученика св. Тот факт, что в последние века в Православной Церкви не было новых таких прославлений, говорит лишь об ослаблении решимости архиерев перед натиском сил мiра сего, а не об отсутствии таких мучеников. В чем смысл такого мученичества? Господь попускает сатане добиваться кажущихся земных побед над христианами, но этим наглядно разоблачаются силы зла как таковые, разоблачается сатанинская суть жидовства — и его кажущиеся победы обращаются в духовные победы христиан над сатаной, ибо тем самым обнаруживается его безсилие перед Церковью. Мученики будят нашу совесть и побуждают нас к такому же безстрашному сопротивлению слугам сатаны. При этом умученные от жидов, обретая жизнь вечную, могут оказывать помощь тем молитвенно призывающим их собратьям, которые продолжают сопротивление "тайне беззакония" на земле. Поэтому, думается, не случайно нарастание числа ритуальных убийств, то есть случаев мученичества от жидов в последнее царствование перед революцией. Это происходило одновременно с нараставшей волной еврейского террора против лучших государственных деятелей России. Этим наглядно обнажалось сатаноизбранное национальное ядро антирусских революционных сил и их финансистов. Во всем этом мы не можем не видеть исполнения промысла Божия в истории. Не случайно именно в составе Российской империи как самого православного, удерживающего государства в мiре попущением Божиим оказалась основная часть самого антихристианского народа, оплота "тайны беззакония", — чтобы наглядно раскрыть суть мiровой войны сил добра и зла. Именно она предельно остро и наглядно проявилась в 1913 году в деле Бейлиса, как в капле воды, — это был последний предвоенный год перед началом всемiрной вооруженной атаки еврейства на русскую православную монархию. В венской газете "Дер Хаммер" Молот в 1913 году было напечатано следующее откровение еврейства: «Русское правительство решило дать еврейскому народу генеральное сражение в Киеве. От исхода этой титанической борьбы зависит судьба — вы полагаете, еврейского народа? О нет, еврейский народ непобедим — на карту поставлена судьба русского государства. Быть или не быть? Победа русского правительства будет началом его конца. Для него нет выхода — заметьте это... Мы покажем в Киеве, перед глазами всего света, что евреи не позволяют с собой шутить... Если еврейство пока что, из тактических соображений, скрывало то, что оно руководит революцией в России, то теперь, после постановки русским правительством Киевского процесса, этому будет положен конец. Каков бы ни был исход этого процесса, для русского правительства нет спасения. Так решило еврейство, и так будет» [77]. Подобно Римско-католической Церкви, еврейство есть религиозно-племенное братство, которое, не обладая политическими органами, может выполнять важные политические функции. И это Государство теперь предало отлучению русское Царство. Для великого северного племени нет больше ни денег от евреев, ни симпатии с их стороны...

Буквально в первый же день машину угнали. Правда, почти сразу же вернули с пояснительной запиской — мол, извиняемся, не знали, чье это имущество. Но в этом поступке читалось совсем другое: бандиты, которыми была в то время наводнена Одесса, пытались дать понять маршалу, что им все под силу и именно они — реальные хозяева города. Бандитская власть К 1946 году Одесса наряду с Москвой, Ленинградом, Кишиневом и Киевом вошла в печальный список городов с наиболее высоким уровнем преступности. Виной тому была не только послевоенная разруха, но и сильная засуха — виновница неурожая. И поскольку запасы продовольствия в Одессе были ничтожно малы, это спровоцировало дефицит и всплеск бандитизма. На рынке за одну буханку хлеба можно было выручить 100 рублей — по тем временам, немалые деньги. Сыграла свою роль и доступность оружия в послевоенных городах. Известны случаи, когда преступниками становились бывшие фронтовики, которые так и не сумели найти себя в мирной жизни. Шли в криминал и те, кто в военные годы помогал немцам, — они понимали, что в противном случае их ждет суд и лагеря. Выход из катакомб в Одессе Фото: РИА Новости Одесские бандиты грабили фабрики, склады и магазины; со временем их жертвами все чаще становились простые граждане. Налетчики отнимали у одесситов самое ценное — продуктовые карточки и еду, обрекая свои жертвы на голод, а порой и на смерть. Дошло до того, что к вечеру улицы Одессы пустели: горожане не хотели рисковать и сидели дома. Конечно, одесситы жаловались на происходящее во все инстанции. Но 70-80 сотрудников городской милиции были попросту не в силах противостоять сотням бандитов. К слову, самая дурная слава в те годы была у одесских катакомб — знаменитого городского «лабиринта», возникшего на месте старых каменоломен. Городской криминал облюбовал его в качестве своего логова — и даже милиционеры не рисковали наведываться туда без особой надобности. Кроме того, катакомбы были маршрутами перемещения всевозможной контрабанды. В последнюю входили 17 налетчиков во главе с рецидивистом со стажем, дезертиром Павлом Петровым по кличке Батя. Свое название банда получила в честь машины главаря. Жертвами банды в основном становились колхозники, которые везли свои товары на одесские ярмарки. Бандиты Бати зверски избивали жертв и отнимали у них деньги, одежду и продукты. Однако самой известной бандой Одессы была «Черная кошка» — причем это название кочевало от группировки к группировке. Лидером первой из них был некто по фамилии Бибергал: он вместе с 24 подручными начал промышлять в Одессе еще в 1944 году. Члены группировки любили собираться в трактире «Черная кошка» на Троицкой улице; он и дал название всей банде. Она дерзко заявила о себе посланиями, развешенными по всей Одессе, которые гласили: «Граждане! Ваше хождение по городу с восьми утра до 20 часов вечера, а с вечера до восьми утра — наше». Кадр: телесериал «Черная кошка» Своих жертв «Черная кошка» убивала без пощады. К примеру, она расправилась с семьей из четырех человек, которая жила в Дурьяновском переулке. Мужа, жену, а также их сына и невестку застрелили из пистолета Parabellum. Банду обезвредили в том же 1944 году, но год спустя знакомое оперативникам название вновь появилось в сводках — на этот раз «Черную кошку» «воскресили» несколько приезжих преступников. Их быстро арестовали и приговорили к расстрелу. Третья «Черная кошка» появилась и была разгромлена в 1946 году, когда в Одессу уже прибыл маршал Жуков. Ее создали пятеро одесситов, которые нападали на горожан, отнимая одежду и обувь. Но самым опасным был четвертый состав «Черной кошки» во главе с разбойником Николаем Марущаком.

После суда Титульный лист песни 1913 года "Освобождение Менделя Бейлиса" За судом над Бейлисом следили во всем мире, и антисемитская политика Российской империи подверглась резкой критике. Арабская газета Filastin, издаваемая в Яффо, Палестина , освещала этот процесс в нескольких статьях. Ее редактор Юсеф Эль-Исса опубликовал редакционную статью под названием «Позор двадцатого века». Дело Бейлиса сравнивали с делом Лео Франка, в котором американский еврей, менеджер карандашной фабрики в Атланте, штат Джорджия , был осужден за изнасилование и убийство 13-летней Мэри Фаган. Лео Франк был линчеван после того, как его приговор был заменен пожизненным заключением. После оправдания Бейлис стал огромным героем и знаменитостью. Одним из свидетельств его известности является следующая цитата: «У любого, кто хотел увидеть главных звезд нью-йоркской идишской сцены в День Благодарения в 1913 году, было три выбора: Мендель Бейлис в Театре Дьюи Джейкоба Адлера, Мендель Бейлис в Национальном театре Бориса Томашевского. Благодаря своей большой известности и лести, которую он получал, Бейлис мог стать богатым благодаря коммерческим выступлениям и тому подобному. Отвергнув все подобные предложения, он и его семья уехали из России на ферму, купленную бароном Ротшильдом в Палестине , которая в то время была провинцией Османской империи. Бейлису было трудно сводить концы с концами в Палестине, но годами он сопротивлялся отъезду. Когда друзья и доброжелатели умоляли его поехать в Америку, он отвечал: «Раньше, в России, когда слово« Палестина »ассоциировалось с пустыней и бесплодной землей, я даже тогда предпочел приехать сюда, чем другие страны. Насколько же больше я стал бы настаивать на том, чтобы остаться здесь после того, как полюбил эту землю! В 1921 году он поселился в Соединенных Штатах, где в 1925 году он самостоятельно опубликовал отчет о своих переживаниях под названием «История моих страданий». Изначально изданная на идише выпуски 1925 и 1931 гг. Памятник на могиле Бейлиса Бейлис неожиданно умер в отеле в Саратога - Спрингс, штат Нью - Йорк , 7 июля 1934 года и был похоронен через два дня на горе Кармель кладбище , Глендейл, Квинс , который является усыпальницей Лео Франка и Шолом - Алейхема. Хотя слава Бейлиса угасла после суда в 1913 году, она ненадолго вернулась после его смерти. На его похоронах присутствовало более 4000 человек. The New York Times отметила, что собратья-евреи Бейлиса «всегда считали, что его поведение [в сопротивлении всякому давлению с целью вовлечь себя или других евреев] спасло его соотечественников от погрома». История синагоги на Элдридж-стрит , где проходили похороны Бейлиса, описывает сцену его похорон следующим образом: «Толпа не могла удерживаться в святилище. Не удалось навести порядок на улицах с десяток милиционеров ». Примерно за шесть месяцев до смерти Бейлис дал интервью англоязычной газете Jewish Daily Bulletin. На просьбу высказать «одно выдающееся впечатление» от процесса в Киеве он отдал последнюю дань уважения русским язычникам, которые помогли ему избежать кровавого навета, таким как сыщик Красовский и журналист Бразул-Брушковский: «Это был настоящий героизм, настоящая жертва. Они знали, что, защищая меня, их карьера будет разрушена, даже сама их жизнь будет небезопасной. Но они настаивали, потому что знали, что я невиновен ». Споры по поводу изображения в The Fixer В то время как роман Бернарда Маламуда « Фиксатор» основан на жизни Менделя Бейлиса, Маламуд изменил характер Бейлиса и его жены способами, которые потомки Бейлиса сочли унизительными.

Все цитаты - Мендель Герш

Statements
Жизнь и страдальческая судьба - Менделя Бейлиса - 2.
М.Самюэл, КРОВАВЫЙ НАВЕТ, СТРАННАЯ ИСТОРИЯ ДЕЛА БЕЙЛИСА
Мендель Хатаевич: «Понадобился голод, чтобы показать народу, кто здесь хозяин»
Похожие материалы

Мендель бандит

О раби Барухе Вайсбекере, зацаль. Рав Мендель Агранович

Керенский "ДЕЛО МЕНДЕЛЯ БЕЙЛИСА "

Похожие материалы

Історія зверскаго убійства в Кіевъ.

Мендель Герш

Мендель Абелевич Макс Дейч

Дейч, Макс Абелевич

Мендель Абелевич Макс Дейч

Мендель Герш из сериала Жизнь и приключения Мишки Япончика (Однажды в Одессе) Цитаты и афоризмы

Все цитаты - Мендель Герш

Похожие новости: