Иерей Валерий Духанин — клирик Николо-Угрешской духовной семинарии. «У Бога нет ничего шаблонного, у Бога все уникально и неповторимо». Однако, как только отец Кирилл прибыл в Лавру, все передавали друг другу хорошие новости.
Главное меню
Тот привел его в келью отца Матфея знаменитого регента и предсказал: «Отец Матфей, это наш будущий брат, возьми его к себе на клирос. Помоги ему подготовиться к семинарии». Отец Илия, казалось, исповедовал братию и прихожан Лавры непрестанно. Я сам, пока жил в Сергиевом Посаде, ходил именно к нему на регулярную исповедь.
И одна моя очень серьезная проблема, глодавшая душу на протяжении долгого времени, ушла после искренней исповеди у батюшки Илии и после его строгих, но сердечных слов. Бессребреник, сам в бедной монашеской рясе, не оставляющий себе ни гроша, он руководил дорогими ремонтами патриарших покоев и не раз отдавал приносимые ему пожертвования на нужды людские. Я свидетель тому.
Он, и по сей день уважаемый и ценимый Патриархом, не проявляет и тени честолюбия. Смиренный ученик смиренного аввы Сергия, он до конца искренний монах и искренний делатель. Не перечислить всех лаврских старцев и духовников, с которыми Господь сподобил встретиться… Для чего же мы говорим о них?
А вот для чего. Никому и в голову не придет, чтобы такие пастыри жили ежедневными фотосессиями, селфи и пиаром самих себя в социальных сетях, чтобы они отслеживали популярность своих страниц, гонялись за лайками, раскручивали, используя PR-технологии, свои ютуб-каналы и вообще стремились к популяризации своего образа. Никому в голову не придет, чтобы упомянутые пастыри изучали психологические методики, проводили со своими чадами сеансы психоанализа, работали с подсознанием прихожан и занимались чем-либо подобным.
Они хранили и хранят какую-то непонятную нам традицию простосердечного и искреннего отречения от мира и последования за Христом. Словно и они вместе с апостолом Петром сказали Господу: «Вот, мы оставили всё и последовали за Тобою» Мф. Они следуют за Христом, не мудрствуя и не мечтая.
И потому не дерзают продолжить фразу Петра: за это следование за Тобой «что же будет нам? Служат Господу лишь потому, что иначе не могут. Он прожил всего 46 лет, но именно он многих отчаявшихся возродил к подлинной жизни.
С отцом Борисом я встретился всего один раз, совершенно случайно, когда в академии он подходил к студенческому общежитию под чертогами. Он спросил меня про кого-то из студентов, в какой комнате тот проживает. Меня поразили глаза отца Бориса: тихие, добрые, эти глаза кротко проникали тебя своей чистой, неземной, бескорыстной любовью; глаза, готовые сострадать и поддерживать, каким бы ты сам ни был.
Всего лишь один раз один единственный взгляд, а он во мне на всю жизнь запечатлелся. Как же я жалею, что тогда об отце Борисе почти ничего не знал, не познакомился, не общался. Впоследствии уже много слышал о нем от тех, кто у него окормлялся.
Приведу воспоминания одного его чада: «У батюшки Бориса был особый дар проводить исповедь. Я сам в этом убедился, прожив неделю в скиту и каждый день бывая на исповеди у батюшки. Думаю, уже всё, целую тетрадь исписал, а подхожу на исповедь к батюшке — и опять новые грехи открываются.
Хочется скорее освободиться от внутренней грязи, чтобы не утратить душевный покой, приобретенный после стольких страданий. Умел отец Борис заставить кающегося заглянуть вглубь своего сердца. А радость потом, после разрешительной молитвы, была такая, словно заново родился.
Мне приходилось общаться в жизни с хорошими психотерапевтами. Но утешение, которое получал от батюшки, было не человеческое, а Божие. По батюшкиным молитвам Сам Господь подавал человеку Свою всесильную помощь.
Действительно, тогда у отца Бориса я почувствовал, что исповедь — это Таинство». Людей с особенно трудными жизненными ситуациями, а точнее тех, кто слишком заунывал, раскис, опустил руки, я часто направляю к отцу В. Собственно, отец В.
Почему направляю к отцу В.? Потому что он один из тех редких духовников, у которых на каждого пришедшего есть силы и время. В основном все заняты, все куда-то спешат.
А у отца В. В нем, как и у каждого старца, та же детская радость, простосердечие, естественность и еще необычайная внутренняя активность. Он о себе, для себя — ничего, он весь с тобою.
Он, бывало, посмотрит на тебя своим ласково-проницательным взглядом и тут же тихонечко скажет тебе на ушко всё, как есть, — что допустил ты и чего допускать никак не стоило. Скажет так, что вместо обиды в душе вдруг сияет свобода и ты принимаешь важное для всей твоей жизни решение. Он радуется твоим успехам так, как будто это его личные успехи.
И сам радостный тон его голоса вселяет в тебя немалые силы. Конечно, не прозорливость и не чудотворения важны для нас в духовном руководителе. Хотя и это Господь подает ради немощи нашей.
Самое главное — трезвый, здравый совет. Неоднократно слово отца В. И даже когда я считал, что он неправ, ибо сила моего рассудка убеждала меня в его неправоте, то время показывало обратное.
Ошибки происходили от непослушания. Если взять внешнюю сторону, то отец В. Несколько операций, онкология и т.
Многократно наблюдал я поразительную истину: он вроде больной, но при этом более радостный, чем приходящие к нему здоровые. Они, здоровые, приходят к нему горем убитые, а он, больной, но более радостный, чем они, вдохновляет их к той же духовной радости, которую имеет сам. Как-то приехал к нему мой знакомый Андрей с дочкой.
Приехал на своем дорогом автомобиле. Как всегда у отца В. Всех он угощает.
Всем уделяет внимание. Беседа состоялась, но Андрей внутренне немножко огорчился, что вот, ничего особенного, просто какая-то встреча. Собрался ехать назад.
Автомобиль стоял на ручном тормозе, а в виду дороговизны автомобиля этот тормоз представляет собой какую-то электронную кнопку. Андрей нажимает кнопку, а ручной тормоз не убирается — ехать невозможно. И так, и сяк — не получается.
Позвонил в автосалон. Опытные специалисты сказали: «Откройте там-то и потяните на себя провода». Открыл, тянул что есть силы — не получается.
Пришлось вызывать из Москвы эвакуатор, а расстояние до обители немалое. Начинался дождь, разыгрывалась непогода. Ждать долго, Андрей направился с дочкой опять к батюшке.
Увидев их, отец В. Подожди немного, сейчас». Тут же без лишних слов надел епитрахиль, поручи и скрылся в свою маленькую келейку, где лишь его постель, столик и кругом иконы со святынями.
Какой он там чин совершал? Как молился? Но только Андрей с дочкой пошли к автомобилю, тот завелся, кнопка заработала, как будто ничего и не было.
Оставалось только отменить эвакуатор и ехать домой. Православие — не теория, не рассуждения на философские темы. Православие — опыт живого общения с живым Богом.
И на искреннюю молитву бывает отклик. Что же влечет нас к подобным пастырям? Отчего само сердце готово раскрыться, принять их слово, как иссохшая земля принимает долгожданную росу?
Задаю себе этот вопрос, и ответ является сам собой. Не гламур ежедневных фотосессий, не американские улыбки в камеру с модным разворотом дорогих ряс или подрясников, а то и галантной светской одежды, не самоуверенные рассуждения в социальных сетях обо всем на свете, не психологические методики и снисходительный взгляд превосходящего тебя по учености человека. Нет, не это.
А что же? Простая, сердечная, внешне безыскусная жизнь, без лишних манер — но вся эта жизнь во Христе, вся как живое Евангелие. И самый пастырь — живой образ живого Христа.
И тихое веяние благодати Духа Святого. Эти пастыри поражали и поражают своим образом жизни, и о каждом из них можно написать книгу. Они растворялись в служении, в своем делании, в своей жертве Богу и ближним.
Полнейшее забвение себя, простота и подлинность жизни. И никакого самолюбования или самопиара. Они как дети умалились и потому они больше нас в Царстве Небесном.
То есть если мы хотим, что, ну скажем, если мы хотим видеть такую картину, что вот человек грешит, грешит, грешит — ну ему раз вот, наказание, заболел, он потом одумался или не одумался, да. Или то есть вот такая картина, она, понимаете, не проходит. То есть мы видим, что человек может там и пить бесконечно, и вроде бы он не болеет даже ничем таким вот страшным, чем вдруг — раз, и заболел какой-то невинный ребенок —мучается, умирает, и родители горюют. И постоянно мы видим эту вот несправедливость жизненную. Так вот всякое зло, оно по сути несправедливо. И самая суть зла, как раз и заключается в его несправедливости, что оно вот именно так будет отравлять. И никогда мы не сможем этого принять. Почему, потому что все равно вот душа каждого человека, вот она ну к чему-то вот бесценно доброму, да, к какой-то вот чистой любви стремится. Мы нигде не видим правды, но всегда мы хотим, чтобы была правда, да. Ну элементарно — вот все время мы хотим, избираем там депутатов, правителей — хотим, чтобы какой-то порядок, но все равно вот все рушится.
И все равно стремимся к той же самой правде. То есть эта неискоренимая наша тяга внутренняя к безусловной правде, она показывает, что душа человека, она ориентирована на что-то небесное, чего здесь, на земле, мы просто не найдем. Хотим мы того или нет, но будут умирать вот эти безвинные дети. Вот как в Ветхом Завете, самая первая смерть, вспомните — это не Адам согрешивший, не Ева умирает — умирает их ребенок, причем лучший ребенок. Не Каин, который там был тоже такой завистливый, гордый, Богу жертвы приносил как попало, да, что придется — ну как трактуют отцы. А умирает лучший, чистый ребенок — Авель. То есть самая первая смерть, она, несправедливая смерть, в Ветхом Завете. И в Новом Завете, кстати, зафиксированная первая смерть — Вифлеемские младенцы, самые невинные. То есть вот специально враг наносит удар по самым болевым точкам. Там, в Ветхом Завете, Адам и Ева видят, что вот ну представляете, горе, да.
И причем это первая, опыта смерти еще вообще не было, вообще, и вдруг они видят бездыханное тело своего сына, самого чистого. Или вот здесь тоже: Христос уже родился, но враг наносит удар, на Тебе — вот Ты родился, но невинные младенцы, они вот отняты у этих матерей. А чем утешить этих матерей? Да ничем. На земле их ничем не утешить. И в этом смысле я тут понимаю, что всегда вот, с позиции только вот земной это всегда будет тупик жизни. Только когда ты... Человеческие утешения не действуют. Но вот тот, кто обрел Бога в жизненном опыте, не в философских рассуждениях, а вот реально, по своей душе, да, вот он это почувствует. Только вот так я могу ответить.
А человеческого объяснения здесь, наверное, не будет. Потому что ну как-то как мы можем восполнить родителям их утраты. Или мы что, скажем им: ну там вот это будет Господь. А если он Бога здесь не нашел еще, то как он примет просто слова, что вот Бог тебе воздаст там. Для него это просто даже что-то вот несостоятельное. А вот если он действительно обрел Бога здесь, то он уже здесь в Боге обретает и детей своих, потому что они не исчезли на самом деле, они просто перешли как вот на новый какой-то вот уровень своего бытия. Митрофанова — И все равно никуда человеческая боль, она не уходит. Каким бы ни был человек там глубоко верующим христианином, и как бы он Богу не доверял, от этой своей человеческой боли ты все равно никуда не уйдешь. Но это, знаете, это действительно такой случай, ну как сказать, это ну экстремальный. Мы-то сегодня в большей степени, я думаю, все же говорим ну о других задачах, которые перед нами стоят.
Протоиерей Валерий — О текущих. Митрофанова — Да, для такого разговора, я думаю, это знаете как, это надо, ну во-первых, он глубоко индивидуальный, у каждого человека свое вот что-то в данном случае будет. А во-вторых, это все-таки немножко другая, на мой взгляд, тема. Ананьев — Ну вообще эта механика — я с тобой согласен, конечно, — но вот эта механика, она становится особенно понятна именно вот в таких радикальных, пограничных случаях. Митрофанова — Слушайте, мы с вами через это не проходили. Не дай Бог никому через это пройти... Протоиерей Валерий — Я просто вот одно добавлю. Видимо, сама эта безутешная боль, вот именно безутешная боль, она является важнейшим жизненным опытом человека. И душа его приобретает что-то такое, вот этого именно человека, его безутешная боль об утрате, что вот ну нам это трудно понять. И он становится вот на какую-то ступеньку выше, чем те, которые вот не понесли этого, понимаете.
То есть вот безутешная боль о невосполнимой утрате какой-то.
Старался тоже читать молитвы про себя. Что еще остается? Только обращаться к Богу. Понял, как сильно люблю жену и детей. Хотелось сохранить именно любовь.
Ведь обычно священник растворяется в служении, а на семью всегда мало времени. И получается, что ты вроде бы созидаешь, строишь, но упускаешь главное. Тогда это самообман. Невозможно давать советы другим семьям, если ты не можешь выстроить свою собственную. Вот это и хотелось исправить. Сколько они заняли времени?
Первая химиотерапия была в Москве, предполагалось прийти сюда и следующий раз. А получилось так, что после первой я попал в реанимацию и пришлось лететь на лечение в Израиль. Чудом получилось так быстро. Вы попробуйте за два дня собраться! А я отродясь не ездил за границу. И там врач начал капать химиотерапию заново, но эти шесть курсов разбил каждый на два, чтобы получилось 12.
Было много чудес, по-человечески странных вещей. Мы пришли в греческий монастырь на Елеонской горе. Я думал о смерти, говорил с отцом Ахиллеосом. И вдруг он сам сказал, хотя я ни о чем не спрашивал: «Сейчас вы не умрете. Господь даст еще время для жизни, но эта болезнь дана во очищение. Вы человек очень добрый, но у вас есть грехи».
А потом врачи сказали, что лечиться дальше бесполезно — ничего не помогает. Мы шли в больницу с мамой, вместе с ней мы и услышали этот приговор. Я спрашиваю: «А что же теперь? С вас 800 долларов». И чувствую, как будто петля обхватывает мою шею — воздуха не хватает. Дело, конечно, не в деньгах, но нас как будто отсекли от жизни.
Мама сначала молчит, затем пытается подбадривать: «Ну ничего, мы будем все равно продолжать». Но голос ее уже немного надламывается. Она нашла в себе силы не плакать… В России мы продолжили делать химии, еще 12. И потом 25 лучевых. Они были каждый день, кроме субботы и воскресенья. Все вместе длилось чуть ли не полтора года.
Самые неприятные моменты… когда с лучевых возвращаешься, например. Ты за рулем сидишь, тебя выворачивает, но надо как-то доехать. А когда без машины, сил вообще никаких нет: где-то надо посидеть, отдохнуть. Так что, наверное, Голгофа продолжалась. Здесь я поднялся с постели. Если до этого жил горизонтально, то здесь начал жить вертикально смеется.
Как говорил Иоанн Златоуст, человек не случайно сотворен с таким положением тела: он создан, чтобы стремиться к небу. И вообще по-гречески человек, antropos, буквально значит «вверх обращающий взор». А вверх — это не только к солнцу и звездам, но и в духовном смысле. И вот, в соответствии с назначением человека, так сказать, я поднялся и стал каждый день ходить. Но это звучит как-то по-богословски, отец Валерий. Как радоваться, если тебе физически больно, если у тебя депрессия, если ты внутренне опустошен?
Когда ты не можешь подняться, тут радоваться нечему. Я терял способность читать, писать, хотя очень привязан к книгам. И вдруг оказалось, что больше полутора страниц в день осилить не могу. Оставалась только молитва. Когда ты наполняешь ей свои страдания, они тоже обретают смысл, и потом вдруг Господь начинает подавать тебе какие-то просветы. Тогда и приходит радость, но уже в каком-то новом качестве — радость внутреннего освобождения.
Но это долгий путь. После операции мне даже общаться было невозможно. Но я был истощен морально. Поговоришь немного — и силы заканчиваются. До этого кого-то исповедовал, советы какие-то давал. После операции отсеклась вся прежняя жизнь.
У одного человека беременная супруга получила медицинское заключение, что необходимо делать аборт. Они дали обет полного супружеского воздержания. У них это должен был быть уже четвертый ребенок, и они думали, что будут вести чистый, почти монашеский образ жизни. И действительно, ребенок родился благополучно.
И получилось так, что они не потянули этот обет и у них еще рождались дети. А потом этому человеку был поставлен диагноз онкология, и он понял, что это за нарушение обета. Он каялся, исповедовался, в итоге не умер от этого диагноза. Господь милосерден, и даже если люди неустойчивы и где-то спотыкаются, все равно Господь поступает по Своему милосердию.
Но чтобы у нас все-таки в духовной жизни была некая серьезность, Господь нас вразумляет. Вразумляет очень серьезными Своими посещениями, и человек понимает, за что ему это было дано. Но все в конечном итоге разрешается положительно. Какие-то еще, возможно, обязательства...
Воинская присяга, присяга священника, клятва врача… Она скорректирована, Гиппократ был все-таки язычником, и я не знаю, сейчас дают ее или нет. В общем, это касалось существенно важных жизненных служений — это защита Отечества, забота о здоровье, забота о духовной жизни народа. Для тех, кто принимает это служение, это не просто работа, ты должен всего себя отдать, пожертвовать этому. Соответственно, такое пожертвование сопровождается обетами пред Богом, что человек всецело посвящен этому делу.
А не так, что захотел — и стал священником, а потом расхотел — и перестал, то есть священный сан — это не телогрейка, которую то надел, то снял в зависимости от погоды. Это полностью меняет твою жизнь, ты уже посвящен Богу, ты не можешь принадлежать себе, каким-то своим корыстным желаниям. Путь только такой, и если кто-то сходит с этого пути, нарушая обет, то потом очень мучается. Те, кто посвятил себя армии, офицеры, если уходят из армии, не становятся клятвопреступниками, у них же нет, как у священников, посвящения — хиротонии.
Но все равно некоторые себя после этого чувствуют не в своей тарелке, хотя у всех по-разному. Прямое нарушение клятвы — это предательство, когда ты давал присягу, что будешь, не щадя своего живота, отстаивать интересы своего государства, а потом вдруг переходишь на сторону врага. Это уже прямое предательство. Либо супруги предают друг друга… И кто-то просит прощения, а ты просить не можешь.
Всякое предательство — это убийство. Убийство дружбы, если предают друга, убийство семьи, если предают семью, ты все разрушаешь. И предательство Бога, убийство своей духовной жизни, когда человек предает Бога своим грехом. Бывают и такие, кто прямо отрекается от Бога, в советское время было очень тяжело, кто-то слагал с себя священный сан, но всегда это заканчивалось очень плачевно.
Поэтому надо понимать, что это как ядерный взрыв. Ядерный взрыв, который все вокруг повреждает, и страдает не только человек, но и те, кого он предал. Но те, кого он предал, должны понять, что хуже всего ему — предателю. Как раз о нем и надо бы помолиться, чтобы Господь его вразумил и чтобы душа его спаслась.
А мучаются в итоге все. Мы уже говорили, что человечество как некий организм. Представим, вдруг перестали ноги ходить, «предали» весь организм и не выполняют свои функции. Если ноги перестали ходить, то от этого весь организм страдает, человек не может уже активно двигаться, а организму нужно движение.
Тогда другие органы тоже испытывают некий дисбаланс, и нужно предпринимать какие-то усилия, массажи, чтобы из этого выйти. То же самое, когда кто-то из людей вдруг перестал быть человеком. Предательство — это когда ты перестаешь быть человеком, потому что всякое предательство — это убийство, и в этом смысле ты убиваешь в себе человека, свою совесть. Хуже всего предателю, потому что он прокладывает себе дорогу в ад, и для того чтобы как-то решить эту ситуацию, нужно молиться о его вразумлении.
Даже если ты сейчас не можешь его простить, то хотя бы просто молись: «Господи, вразуми его». Со временем мы начинаем прозревать: оказывается, в какой-то мере каждый из нас является предателем, потому что у каждого из нас есть какие-то грехи, и не всегда они мелкие. У нас всегда есть выбор: отдать предпочтение Богу или греху. И мы зачастую выбираем именно грех.
Когда у вас возникнет какое-то искушение, подумайте, что лучше выбрать: этот грех или Бога. Лучше, конечно, ко Господу идти, но сколько раз мы все-таки спотыкаемся, выбираем грех, становимся предателями... Однако Господь нас не уничтожает, Он всем дает лучи солнца, дождь на всех посылает, на праведных и неправедных, потому что он всех любит. Поэтому надо понимать, что если мы прощаем предателей, то и Бог нас и наше предательство простит.
Бывает такое, что организм в полном составе начинает предавать — целый народ. Что происходит? К примеру, какая у нас в стране статистика по абортам? На что нам надеяться в такой ситуации?
Получается, что мы друг за друга отвечаем? Так и происходит. В Европе рождаемость сходит на нет, соответственно, туда приезжают мигранты из Африки, Азии — непонятно, кто там скоро будет жить. И у нас.
Не так давно я слышал, что у нас стало меньше абортов, потому что начали действовать в этом направлении. Сейчас работают целые государственные программы, поощряется многодетная семья, государство выделяет всевозможную финансовую помощь, всякие льготы, поэтому темп абортов замедлился, но не исчез. По рождаемости пока мы не очень продвинулись вперед. Надеюсь, что это удастся решить, потому что самая большая проблема не в геополитике, не в том, что идет какое-то противостояние Востока и Запада, а в том, что мы сами начинаем вымирать.
Если вы убиваете своих собственных детей, какое у вас будет благословение Божие? Ясно, что народ, убивающий своих детей, лишается Божьего благословения. Что тогда делать с таким народом? Нам надо бороться за сохранение жизни детей.
Священник Валерий Духанин встретился с волонтерами Лавры
Лента новостей Друзья Фотографии Видео Музыка Группы Подарки Игры. ЛАВРСКИЕ СТАРЦЫ. Новые чудеса преподобного Сергия. Священник Валерий Духанин. В РПЦ отказались называть причины запрета в служении иерея Сафронова после панихиды по Навальному. К лишившемуся прихода после поездки в зону СВО священнику приехали вагнеровцы. вы делаете те новости, которые происходят вокруг нас. А мы о них говорим. Это рубрика о самых актуальных событиях. Священник Валерий Духанин. В студии кандидат богословия, преподаватель Николо-Угрешской духовной семинарии, автор многих книг, публикаций и докладов о смысле и значении православной веры иерей Валерий Духанин. священником Валерием Духаниным. У священника Валерия Духанина была 4-я стадия рака кишечника.
«Путь к священству». Священник Валерий Духанин
Глядя на детей, я вспомнила слова батюшки: какая же я дура, что я плачу! В издательстве Сретенского монастыря вышла книга священника Валерия Духанина «Во что мы веруем». Биография иерея Валерия Духанина: духовное образование, просветительская и миссионерская деятельность, литературные труды и жизненная позиция.
В Оренбургской духовной семинарии прошла встреча со священником Валерием Духаниным
В издательстве Сретенского монастыря вышла книга священника Валерия Духанина «Во что мы веруем». Оренбургский священник Валерий Духанин сообщил, что снисходительно отнесся к поступку донского настоятеля и не считает, что тот подался греховным мыслям и совершил суицид. Глядя на детей, я вспомнила слова батюшки: какая же я дура, что я плачу! священником Валерием Духаниным.
ИЕРЕЙ ВАЛЕРИЙ ДУХАНИН. ЛИЦА ЦЕРКВИ
Больше нравится писать, статьи, книги. То есть пишущий священник. То есть такая, может быть, особенность, что обычно священник должен быть везде, в аудитории. А когда пишешь, то это в тишине кабинета своего домашнего, в окружении книг, или погружаясь в какое-то такое созерцание, ты тоже приходишь к определенным откровениям. А вам хочется разгадать эту загадку по поводу себя? Да, конечно. Это всю жизнь ее приходится разгадывать, всю жизнь разгадывать. Я вот просто помню, когда учились мы в семинарии, и там один преподаватель — он вдруг такую, ну, тоже как откровение, он говорит: вы же знаете, по-гречески, что человек — «антропос».
А объяснение этого слова знаете? Мы говорим: ну нет, не знаем. А он говорит: а это ведь вот — «ано трэпо опсис», то есть — «вверх обращая взор». То есть человек — это существо, которое именно вверх, к небесам, обращает свой взор. И вот это меня тогда так вдохновило, что просто поразительно, как древние греки — они в свои слова закладывали высокий смысл. И потом вот проходит много лет, и уже знакомишься со святыми отцами — и оказывается то же самое. Вот преподобный Амвросий Оптинский, он говорит, что жизнь человека должна быть, ну вот как колесо, которое только одной своей точкой к земле прикасается, а всем остальным оно вверх, в движение.
Если оно ляжет набок, то всё, движение закончилось, и это смерть, получается. И вот так человек, он должен… ну, немножко вот касаться земли, а так — вверх устремляться. И вот преподобный Паисий Святогорец, он говорит, что к земле нужно относиться только как к подножию ног. Человек только подножием ног своих опирается на землю, а полностью вверх устремляется. ВЕРА Как вы думаете, вера важнее для сильного человека или для слабого? Ну, я скажу так, что вера — это вообще для умного человека. Потому что если человек говорит, что вот, какая там вера, я ни во что не верю, то это не от большого ума.
Это вообще от неразумия такого. Потому что, по большому счету, любой человек — он с самых малых лет всегда опирается на веру. То есть он верит родителям, которые ему говорят, потом верит учителям. Если он даже становится ученым, он же опирается на какие-то монографии. Но все равно, он же не может всё лично перепроверить. То есть он кому-то доверяет. Он говорит, что вот этому ученому я доверяю, потому что он там, ну, вот на мой взгляд, такой-то, такой-то.
И то есть вся жизнь — она сопровождается верой, по большому счету. А где ум — там и сила на самом деле. То есть если бестолковый человек, то он, конечно же, и слабый будет. Я просто помню, один наш публицист много лет назад, когда вышла какая-то книга Дэна Брауна, он сказал, что книга глупая, те кто ей увлечен, дураки, а дураки Церкви не нужны. И я тогда, уж простите за само такое обращение к какой-то своей небольшой публицистической деятельности, я тогда написал такую полемическую статью, и сказал, что я вот не готов в этой части согласиться, потому что Церковь, может быть, единственное место на Земле, где нужны все. И глупые тоже. Вот разве это не так?
Это совершенно так. Конечно, получается уже немножко такой философский разговор. Я вспоминаю, святой Иустин Философ, он как раз в одной из своих апологий так и писал, что почему христианство — оно неизбежно победит. Ведь он говорил, что христианство — это есть единственно истинная философия. А он говорит, потому что христианство — оно вообще для всех. Вот античная философия — ее не могли изучать дети. Ну, женщины там, если встречались, то это как исключение, которые… Скорее возможности не было.
Потом там не каждый человек… там надо было платить, образование в основном-то было платное. А получается, он так писал, что христианство — это единственная философия, единственная мудрость, которая вообще открывается всем — и старикам, и детям, и мужчинам, и женщинам, там больным и здоровым, умным, и тем, которым не особенно открывается. А христианство, евангельская истина — она любому человеку доступна, и она может дать такую мудрость, которую ты не найдешь в философии, потому что многознание уму не научает, как говорили те же самые древние греки. То есть многознание не научает, а вот Евангелие — оно открывает подлинный смысл. Поэтому христианство — оно для всех. И даже если человек ограничен в каких-то там вроде бы… ну, в познании там, может, ну, в рассудочном смысле, то все равно через Евангелие он очень много… Я вот иногда приезжаю на какой-нибудь приход, и там простой приходской священник… а вот ему исповедуешься — и он вдруг открывает какие-то вещи, просто удивительно. Он вроде бы не начитанный, но у него чувствуется жизненная мудрость, у этого простого приходского священника.
А не прячемся мы немножко за этими фразами? Мы ведь как бы вот сказали, декларировали: христианство для всех. Вот мы сослались на авторитет, в общем, мы отчасти же ими такую стену вокруг себя строим: это и Иустин Философ сказал, не я, это и Амвросий Оптинский. А вот… ну, что значит: для всех? Неужели вам не встречались люди… Я не знаю, помните, Константин Леонтьев сказал про Толстого: «Да у него органа нет, которым верят». И в общем, мы не знаем, как умер Толстой, но мы понимаем, что ему было ну очень тяжело поверить, скорее всего, именно христианскую веру обрести. Неужели вот прямо для всех, для всех?
Для всех. Вы встречали в пастырском опыте своем людей, которые, вы понимаете, ну вот вообще неважно — умный, глупый — непробиваемый, не было у вас таких? Не просто так, я их постоянно встречал. Потому что я, во-первых, сам вышел из этой среды, абсолютно из атеистической семьи, и сам я был атеист. Ну, правда, крестился в 13 лет. Но никто вере-то не учил. Да и, на самом деле, поверил в Бога только в момент крещения.
То есть такие тут парадоксальные вещи. А так всё окружение, все родные. И потом, когда еще, конечно, даже не воцерковился полностью, но уже посещал храм, и были такие вот знакомые, которые просто непробиваемые, которые занимались бизнесом. Они уверены были, что всё можно только вот своими силами. Потому что, если есть прибыль, это же я сам заработал, своими какими-то расчетами. Если квартира, то я же сам ее приобрел, сам ремонт сделал. То есть причем тут Бог вообще, Он мне ни в чем не помогает.
И вот такие были абсолютно непробиваемые люди. И вдруг проходит какое-то время, понимаете, ну как, действительно, лет 15, то есть приличный срок. И вдруг не просто меняется ситуация, а кардинально меняется. А почему? Потому что вот тот бизнес, которым они занимались, оказался опасным делом. И постоянно друзей убивали у них… оказывается, всё, что они строили, это очень зыбко, и опираться на это невозможно. И если нет опоры на что-то более высокое, что-то вот подлинное такое, то, что может дать какое-то настоящее оправдание твоей жизни, вообще, жить-то надо по-другому.
То есть что-то внутри вдруг открывается. И они вот, не поверите — те, которые просто непробиваемы были и говорили, что вы обманываете, закрылись в своих храмах, — они строят сами храм, сами туда ходят уже, исповедуются, причащаются и живут совершенно иначе. То есть я вот наблюдал это непосредственно в кругу… Ну да, то есть это не отвлеченная теория для вас. Лев Толстой-то ведь, он же… не зря же он поехал в Оптину пустынь. И потом, когда ему уже… вроде бы ушел, станция, где остановил, он же телеграмму все равно посылал, с просьбой прислать… Но вот это кольцо окруживших его… Не пускали, да. Не пускали. То есть и Лев Толстой, и супруга его… кстати, она за несколько месяцев до этого она тайно от Льва Толстого иконочку, образ святой, привязала к кровати Льва Толстого.
И после этого он как раз пошел в Оптину пустынь. То есть есть вот вещи, которые… они ну не всем известны, может быть, но они говорят, что у людей все равно что-то вот есть внутри. Может быть, человек до конца сам не может себе в этом признаться. То есть он мучает сам себя, а внутри где-то вот живет такая вера. Отче, вот, я сказал, сам сказал, да, эту формулировку про сильных и слабых. А вот недавно смотрел какое-то интервью. И интервьюируемый, характеризуя разных людей, все время говорил: он человек слабый, он человек слабый… А как вы считаете, вообще, насколько правомочно делить людей, вот исходя из вашего пастырского опыта, на сильных и слабых?
Нет, ну мы, конечно же, не делим. Хоть я, получается, я сам… сказал, что, если человек говорит, что ему вера не нужна, это проявление, в общем-то, неразумия и слабости. Но в пастырской практике мы, конечно же, стараемся не делить людей на сильных и слабых, потому что это всё очень условно. И по большому счету, каждый из нас в чем-то слаб, и очень слаб, очень немощен. То есть если ты высоко нос только задерешь, подумаешь «я силен» — тут же и споткнешься, разобьешь себе лоб. То есть реальность — она очень быстро нам показывает нашу слабость. А сила, зачастую она вдруг проявляется в смирении, то, что, может быть, непонятно миру.
То есть эти понятия — они совершенно, вот… ну, они не то что вот на поверхности, кажется, что вот этот сильный, этот слабый. И не нужно, в общем, нам додумывать за счет других людей. То есть тут не всё так вот просто. Но я стараюсь не делить, по крайней мере, людей на сильных и слабых. Если я кого-то делю, то получается, я ставлю на нем какой-то штамп. И он уже становится подальше меня. А бывает так, что вот ты одно думаешь о человеке, а потом познакомишься с ним — и вдруг такое открываешь, такой удивительный внутренний мир и красоту души, что ты даже раньше просто не представлял себе.
То есть мы думаем, что другие люди слабые или бестолковые, только потому, что мы с ними не познакомились поближе. А когда вот поглубже узнаешь, то открывается уже красота человеческой души. А вот у вас чаще в этом опыте близкого знакомства с людьми, чаще положительные, так сказать, не знаю — эмоции, открытия, или все-таки приходится и грустить? Ну, всё приходится, и то, и другое. Ну, я уж прямо скажу, что, конечно, когда вот священником рукоположился — я, правда, долго отказывался, — и что, получается, что сразу идет наплыв людей. И в начале такое воодушевление, потому что как бы ну вот благодать в священстве, и ты вроде всех любишь. И кажется, что всё это легко, и исповедь легко дается, хоть там 50, 100 человек придет — всё это легко.
И люди идут. А потом вдруг проходит время — и новое такое уже искушение или испытание, что начинаешь немножко, вот, не то что огорчаться, видишь, что бывают люди, они к тебе подходят, они что-то спрашивают, но не собираются ничего менять в своей жизни. Им просто что-то любопытно узнать. Они… ну, просто им даже нечего делать. Вот, я помню, как я сидел в социальных сетях поначалу, и вот четко отвечал на каждое сообщение. Они пишут, пишут. Я думаю: ну, раз они написали священнику, значит, это им действительно нужно.
Нужно, важно, да. И вот, ты отвечаешь, они просят, ты за них молишься. А потом вдруг оказывается, что им просто… они не знали, куда потратить время, с кем побеседовать. И они зашли, поболтали и потом ушли, исчезли — и всё, с концами. Кто-то там… Ну, вы знаете, бывает такое, им вот просто нравится сидеть в социальных сетях и просто переписываться и… Они, может, и ответ не прочитали ваш. Или вот ты, допустим, день не успел ответить, ты им пишешь, а он говорит: а мне уже не надо, то есть таким недовольным тоном. И в общем, наступали уже такие немножко огорчения, когда, ну, оказывается, люди не всегда серьезно относятся к тебе, вот, когда спрашивают даже у тебя что-то.
И наступало такое немножко разочарование, огорчение. Но потом надо выйти к третьему… Но вы перестали, вы сейчас не тратите время на эту вот переписку. Да, во-первых, когда операция, и потом уже в принципе стало всё это невозможно. А потом даже и физически стал так много писать… Я вот тоже иногда вспоминаю. Я стараюсь, ну, найти какую-то опору, может быть, для оправдания даже такого, может быть, просто… Ну, вот, преподобный Паисий Святогорец — он тоже, поначалу он всем отвечал. А чем больше отвечаешь — тем больше пишут. Пишут, естественно.
И потом он уже просто не мог. Он прочитывал — он просто молился за этих людей, то есть как бы их судьбы вверял в руки Божии. Но сил отвечать уже не было. А вот, если я не ошибаюсь, вы говорили, что 100 человек — это некий предел для священника… Мне просто всегда интересно, вот, цифры — это же… Это что такое, средняя температура по больнице? Это, знаете, я поначалу тоже этого не знал. И я встречал уже более старших священников, которые мне говорили, что, ты знаешь, вот все-таки 100 человек — это предел. Предел для… То есть вы эту цифру услышали от других священников.
От других, да. То есть ты не можешь быть духовником полноценно больше чем вот у 100 человек. То есть я не знаю, с чем это связано на самом деле. Я просто помню тоже одну из статей, отец Андрей Ткачев, он написал про сотников. Как сотники в Евангелии упоминаются. И суть в чем? В том, что сотник — это не очень высокий начальник, но и не самый низкий.
То есть сотник — он всегда идет в бой вместе со своей сотней. Вот у него 100 солдат, которых он лично знает, и он вместе с ними. И вот священник — это тоже своего рода такой вот сотник. Это не самый какой-то заоблачный там руководитель, который непонятно где находится, а он вместе со своими прихожанами. Тоже больше ста ты не сможешь исповедовать. И получается, это как бы образ, близкий такому вот приходскому священнику, который исповедует, который пытается окормлять. То есть каким-то образом вот эта цифра — она родилась.
Как вы относитесь к известной пословице «На Бога надейся, а сам не плошай»? Ну, конечно, мне всегда эта пословица не нравилась. Не нравилась? Потому что она… ну, немножко такая вот… ну, само выражение, что не плошай, то есть оно какое-то грубоватое, мне всегда казалось. Но я понимаю, что здесь есть такая, в общем-то, человеческая мудрость, что, если ты надеешься на Бога, это не значит, что сложи руки, сиди и жди. Хотя в моей жизни вот, не поверите, иногда бывали такие ситуации, что я думал: ну, всё, вот уже ничего невозможно, ничего не получится, ну, просто вот сяду… И тут же вдруг кто-то там стучит в дверь, и тут же — раз, и всё складывается как раз вот так, как было нужно. То есть если ты уже полностью дошел до отчаяния, вот как у Силуана Афонского это было, когда он молился, молился, подумал, что, ну, наверное, Бог уже неумолим, просто-напросто.
И вот он сел, около часа он пребывал в таком унынии. А потом он пошел в храм — и вот, ему открылся живой лик живого Христа как любящего, смиренного, кроткого. Ну, вот это вот Откровение в Духе Святом, о чем он потом говорил. То есть иногда это бывает. Но, если Господь нам все-таки вот дал руки — для чего: руками надо что-то делать, правильно? Если Господь дал ноги — значит, чтобы куда-то мы ходили, то есть предпринимали какие-то усилия. Если дал нам голову Господь — значит, Он же не зря это дал.
Для только чтобы… Чтобы научиться ею пользоваться.
Мы думаем, что когда-то потом исправимся, потом будем более внимательны к своей душе. Но нам все дается в настоящий момент. Сейчас у тебя есть дети, с которыми ты можешь искренне общаться, которых можешь благословлять, играть с ними, гулять, что-то читать, изучать вместе... Ты можешь иметь радость общения и со своим ребенком-подростком, если научился находить с ним общий язык. Но часто люди коверкают всё в своей жизни.
Жизнь получается как плохо написанный черновик. При рождении нам дается тетрадка с чистыми листами. Важно, что мы там будем писать. Мы пишем всякие каракули, а потом вдруг тетрадка закончилась. Мы не понимаем, что подлинная радость совсем недалеко от нас. У тебя есть близкие люди, родители, сестры, братья, обрати к ним свою любовь, отнесись к ним с добротой, отзывчивостью, и тебе самому от этого будет счастье.
Когда ты с добром и любовью относишься к другим людям, то в твоем собственном сердце будет что-то прекрасное, сияющее. Что такое счастье? Это когда мы сами любим кого-то и относимся к нему с добротой, а не когда кто-то нам что-то дает. Люди не очищают свое сердце. И это грязное сердце выражается в грязных чувствах, мыслях, выплескивается наружу в плохих словах и проклятиях. Существуют ли проклятия?
Если мы откроем Священное Писание, то увидим, что после грехопадения Адама и Евы Господь говорит змею: проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми. Это некое осуждение. Понятно, что это невидимый лукавый дьявол воспользовался видимым змеем, чтобы искусить Еву. Соответственно, проклятие относится прежде всего к самому дьяволу, который хуже всех скотов и гадов земных. Проклятие — это лишение благословения, его антипод. В Священном Писании есть история о Хаме, который плохо поступил, когда надсмеялся над наготой своего отца.
Ной проклинает сына Хама Ханаана за грех его отца, и уже их потомство лишается благословения Божия. Святые отцы говорят, что Божье проклятие, как некое наказание, всегда действенно, как и Божье благословение. Если Господь благословляет, у человека будет благо, все исполнится, как бы другие люди ни пытались строить какие-то козни. Примером может быть Иосиф Прекрасный. Его продали в Египет, но он был благословлен Богом, поэтому возвысился там. А если Господь лишает благословения, то это лишение как антипод благословения и есть проклятие.
Примером служит смоковница, которую Спаситель проклял в научение нам. Да не будет от тебя плода вовек. Она обманывала — показывала листья; и вроде как должны были быть плоды, но их не было. И Господь в научение людям проклинает ее. Она тут же иссохла. Божье благословение и Божье проклятие всегда действенны.
А человек может изрыгать какие-то злые слова, кого-то проклинать, но это не значит, что проклятие исполнится. Это у конкретного человека есть какая-то сила? Что происходит в этот момент? Это исходит не от человека. В Священном Писании есть такие слова: Как воробей вспорхнет, как ласточка улетит, так незаслуженное проклятие не сбудется. Если человек не заслужил проклятия, ни одно не сбудется.
Проклятие сбудется, если оно заслуженное. Господь может вразумить такого человека неким наказанием, и получится так, что человеческое проклятие сбудется на нем. Например, ты желаешь смерти врагу на войне. Потому что она ослепляет человеческую душу. И, будучи парализованным ненавистью, человек теряет здравомыслие, может где-то наделать ошибок, которые совершенно не нужны на войне. Настоящий солдат выполняет конкретные военные задачи, которые ему поставлены.
Он действует не из ненависти и не из попытки отомстить кому-то. Он строго выполняет поставленные задачи: нейтрализовать врага, занять опорный пункт и прочее. Надо понимать, что это некие объективные задачи, которые стоят перед народом, перед государством. И в нашем внешнем мире приходится все это выполнять. В нашем грешном мире лучше быть свободным от каких-то проклятий. На войне не нужно проклинать никого, лучше мыслью и сердцем обращаться к Богу, и тогда Господь будет тебя сохранять во время тяжелых баталий, оградит от пуль.
Самое главное в том, что ты сможешь решить поставленные задачи, если с тобой будет благословение Божие. А когда погружаешься в ненависть, человеконенавистничество, то можешь лишиться благодати Божией. И тогда сам окажешься под ударом. Это очень страшно. Господь попускает это для нашего вразумления. К преподобному Паисию Святогорцу как-то обратилась одна женщина.
Она его спросила: «Почему дети все время болеют? Я молюсь за них, но постоянные неудачи». Он тогда уже прозорливости сподобился и ответил ей так: «Вспомни, в детстве ты их не проклинала случайно? Она даже какие-то конкретные слова привела, которые говорила. Преподобный Паисий сказал ей, что из-за этого у них и случаются беды.
Суббота, 03 Апреля 2021 г. Она умирала от онкологии.
А из глаз матери текли горькие, безутешные слезы. Никогда за всю свою жизнь она еще так не плакала. И никогда раньше не знала, что слезы могут так обжигать лицо.
Поскольку и в этот вечер я потерял дар речи, то не мог произносить ни единого слова. Оставался лишь безмолвным созерцателем происходящего и наблюдал, как Бог посредством людей спасает таким же людям жизнь и восстанавливает здоровье. Никогда с этим раньше не сталкиваясь, я был поражен своим восприятием.
Ранее я думал, что это место какой-то безутешной скорби, отчаянной борьбы за жизнь, последних проводов. Оказалось, что проведенный в реанимации день стал одним из самых счастливых дней в моей жизни. Это как рождение на свет, воскрешение, после чего радость дня и свет солнца, счастье общения с близкими и драгоценная возможность служить Богу переживаются наиболее ярко. Здесь не царили ни ропот, ни ругань, ни жалобы или угрозы. Каков бы ни был больной, врачи и медсестры представляли собой пример исключительной жертвенности. Каждый заботливо, мирно, спокойно вершил свое дело, словно это были не люди, а ангелы, поставленные Богом на то, чтобы заниматься одним единственным делом — спасать людей.
Наблюдая происходящее, я так и пришел к этому удивительному выводу: вся реанимация наполнена ангелами. Смысл духовных прозрений не обязательно в том, чтобы ты непременно увидел ангелов, но в том, чтобы нечто ангельское ты увидел в людях, в тех, кто окружает тебя. Если кругом ты недовольно видишь одни грехи, недостатки, пороки, то кто же ты сам по своей внутренней сути? Каждый замечает то, что для него самого естественно. Если же в окружающих тебя людях ты прозреваешь доброе, чистое, ангельское, то, значит, Господь посетил тебя и не лишил Своей благодати. Впрочем, сам я на тот момент прозревал лишь собственную немощь и удивительную доброту, заботливость, сердечность сотрудников реанимации.