Наш клуб договорился о переходе Артёма Воропаева в «Черноморец» на правах аренды до конца сезона 2023/24. неверно (1) Воропаев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной, полученной им в бою за Кишинёв. В данном тексте содержится описание Воропаева, который приехал в Бухарест с раной, полученной в бою за Кишинев. Самая высокооплачиваемая гандболистка в мире румынка Кристина Нягу из «Бухареста» получает столько же. Прочитайте текст и выполните задания 2,3 (1) Воропаев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной, полученной им в бою за Кишинёв.
Топ вопросов за вчера в категории Русский язык
- Подготовка к ОГЭ, ЕГЭ по русскому языку и литературе в 2024 г🥇 – Telegram
- Диктант «Лифт»
- Мне надо сложный диктант по русскому языку пожалуйста
- Популярно: Русский язык
«Черноморец» арендовал игрока «Родины» Артёма Воропаева
| Воропаев вступил в бухарест огэ вариант 5 | Генеральная прокуратура официально предъявила обвинение в совершении преступления против человечества бывшему президенту Румынии Иону Илиеску по делу о разгоне антиправительственной манифестации в Бухаресте в июне 1990 |
| мне надо сложный диктант по русскому языку пожалуйста | Главная» Новости» Вариант 1 огэ 2024 часть 2 прочитайте текст и выполните задания 2 3 аттракционов в цирковом. |
мне надо сложный диктант по русскому языку пожалуйста
Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной. ФСБ задержали 26-летнего жителя Бурятии, который собирался вступить в террористический отряд "Легион свободной России". Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной. Ответ: Воропаев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной×, полученной(2 спряж., сов.в., неперех.) им в бою за Кишинёв. Самая высокооплачиваемая гандболистка в мире румынка Кристина Нягу из «Бухареста» получает столько же.
Библиотека
- самое сложное предложение для диктанта
- Воропаев вступил в бухарест огэ вариант 5
- Рекомендуем
- «Черноморец» арендовал игрока «Родины» Артёма Воропаева - Чемпионат
мне надо сложный диктант по русскому языку пожалуйста
«Черноморец» заключил арендное соглашение с московской «Родиной» по переходу защитника Артёма Воропаева. (1)Воропаев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной, полученной им в бою за Кишинёв. ев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной полученной им в бою за Кишинёв. Вступление наших солдат в Бухарест стал апогеем успешного завершения Ясско-Кишинёвской наступательной операции. Артем Воропаев — воспитанник Академии Коноплёва, также играл за «Ладу», «Спартак-2».
Помогите плиз?
Моя сестра обожает меня проверять! Необыкновен…ые дни Воропаев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной получен…ой им в бою за Кишинёв. День был ярок и пожалуй немного ветрен…. Он влетел в город на танке с разведчиками и потом остался один.
Он влетел в город на танке с разведчиками и потом остался один. Собственно говоря, ему следовало лежать в госпитале, но разве улежишь в день вступления в ослепительно белый, кипящий 2 спряж. Но когда он, опираясь 1 спряж.
На бюро, выложенном некогда прелестною перламутровою мозаикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни жёлтенькие желобки, наполненные клеем, лежало превеликое множество всякой всячины: куча испещрённых мелким почерком бумажек, накрытых мраморым позеленевшим прессом с ручкой в виде яичка наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплёте с красным обрезом, лимон, весь ссохшийся, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка давно развалившихся кресел, рюмка с какой-то непривлекательной жидкостьб и тремя мухами, прикрытая письмом, кусочек где-то поднятой тряпки да два пера, испачканные чернилами. В довершение престранного интерьера по стенам было весьма тесно и бестолково навешано несколько картин.
Гоголю Вспоминаю с неизъяснимой радостью свои детские года в старинном помещичьем доме в средней полосе России. Тихий, по-летнему ясный рассвет. Первый луч солнца через неплотно притворённые ставни золотит изразцовую печь, свежевыкрашенные полы, недавно крашенные стены, увешанные картинками на темы из детских сказок. Какие только переливающиеся на солнце краски здесь не играли! На синем фоне оживали сиреневые принцессы, розовый принц снимал меч, спеша на помощь возлюбленной, голубизной светились деревья в зимнем инее, а рядом расцветал весенний ландыш. А за окном набирает силу прелестный летний день. В распахнутое настежь старенькое оконце врывается росистая свежесть ранних цветов пионов, светлых и нежных. Низенький домишко, сгорбившись, уходит, врастает в землю, а над ним по-прежнему буйно цветёт поздняя сирень, как будто торопится своей бело-лиловой роскошью прикрыть его убожество.
По деревянным нешироким ступенькам балкончика, также прогнившего от времени и качающегося под ногами, спускаемся купаться к расположенной близ дома речонке. Искупавшись, мы ложимся загорать неподалёку от зарослей прибрежного тростника. Через минуту-другую, задевая ветку густого орешника, растущего справа, ближе к песчаному склону, садится на деревце сорока-болтунья. О чём только она не трещит! Навстечу ей несётся звонкое щебетанье, и, нарастая, постепенно многоголосый птичий гомон наполняет расцвеченный по-летнему ярко сад. Насладившись купанием, мы возвращаемся назад. Стеклянная дверь, ведущая с террасы, приоткрыта. На столе в простом глиняном горшочке букетик искусно подобранных, только что сорванных, ещё не распустившихся цветов, а рядом, на белоснежной полотняной салфетке, тарелка мёду, над которым вьются с ровным гудением ярко-золотистые труженицы-пчёлки.
Как легко дышится ранним утром! Как долго помнится это ощущение счастья, которое испытываешь лишь в детстве! Величайшая святыня Заботами милого друга я получил из России небольшую шкатулку карельской берёзы, наполненную землёй. Я принадлежу к людям, любящим вещи, не стыдящимся чувств и не боящимся кривых усмешек. В молодости это простительно и понятно: в молодости мы хотим быть самоуверенными, разумными и жестокими - редко отвечать на обиду, владеть своим лицом, сдерживать дрожь сердечную. Но тягость лет побеждает, и строгая выдержанность чувств уже не кажется лучшим и главнейшим. Вот сейчас таков, как есть, я готов и могу преклонить колени перед коробочкой с русской землёй и сказать вслух, не боясь чужих ушей: "Я тебя люблю, земля, меня родившая, и признаю тебя моей величайшей святыней". И никакая скептическая философия, никакой умный космополитизм не заставит меня устыдиться моей чувствительности, потому что руководит мною любовь, а она не подчинена разуму и расчёту.
Земля в коробке высохла и превратилась в комочки бурой пыли. Я пересыпаю её заботливо и осторожно, чтобы не рассыпать зря по столу, и думаю о том, что из всех вещей человека земля всегда была и самой любимой, и близкой. Ибо прах ты - и в прах обратишься. Осоргину Роза Ранним утром, едва забрезжил рассвет, я возвращался в знакомые места нехожеными тропами. В дали, неясной и туманной, мне уже мерещилась картина родного села. Торопливо ступая по некошеной траве, я представлял, как подойду к своему дому, покосившемуся от древности, но по-прежнему приветливому и дорогому. Мне хотелось поскорее увидеть с детства знакомую улицу, старый колодец, наш палисадник с кустами жасмина и роз. Погружённый в свои воспоминания, я незаметно приблизился к околице и, удивлённый, остановился в начале улицы.
На самом краю села стоял ветхий дом, нисколько не изменившийся с тех пор, как я отсюда уехал. Все эти годы, на протяжении многих лет, куда бы меня ни забросила судьба, как бы далеко ни был от этих мест, я всегда неизменно носил в своём сердце образ родного дома, как память о счастье и весне... Наш дом! Он, как и прежде, окружён зеленью. Правда, растительности тут стало побольше. В центре палисадника разросся большой розовый куст, на котором расцвела нежная роза.
Я знаю, что вы справитесь. И я тоже справлюсь.
Мы оба справимся. Была и такая запись: «Говорят, Лагранж наблюдал, что у победителей раны заживают быстрее». Да что там Лагранж! Его собственные переживания могли служить доказательством того же. Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной. Даже сейчас, когда он вспоминал об этом, тело его покрывалось нервными пупырышками, кровь начинала стучать в висках, и он чувствовал, как прибывают в нем соки жизни. Как же это было давно, давно, почти в юности, а между тем с тех пор прошло очень мало времени. Он был тогда существом двуногим, деятельным, веселым.
Топ вопросов за вчера в категории Русский язык
- Читать "Собрание сочинений. Том 2" - Павленко Петр Андреевич - Страница 1 - ЛитМир Club
- Популярно: Русский язык
- Читать "Собрание сочинений. Том 2" - Павленко Петр Андреевич - Страница 1 - ЛитМир Club
- Басанович Сергей
Защитник «Родины» Воропаев перешел в «Черноморец»
| Остались вопросы? | Воропаев вступил в Бухарест с ещё (не)зажившей раной получе(н,нн)ой им в бою за Кишинёв. |
| Конец фашистов близок. Наши войска вступили в Бухарест | Генеральная прокуратура официально предъявила обвинение в совершении преступления против человечества бывшему президенту Румынии Иону Илиеску по делу о разгоне антиправительственной манифестации в Бухаресте в июне 1990 |
| Помогите плиз! Моя сестра обожает меня проверять! Срочно.... - | Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной. |
| ФУТБОЛЬНЫЙ КЛУБ «РОДИНА-2» | Прочитайте текст и выполните задания 2,3 (1) Воропаев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной, полученной им в бою за Кишинёв. |
Конец фашистов близок. Наши войска вступили в Бухарест
Вступление наших солдат в Бухарест стал апогеем успешного завершения Ясско-Кишинёвской наступательной операции. Генеральная прокуратура официально предъявила обвинение в совершении преступления против человечества бывшему президенту Румынии Иону Илиеску по делу о разгоне антиправительственной манифестации в Бухаресте в июне 1990 Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной.
Остались вопросы?
ФСБ задержали 26-летнего жителя Бурятии, который собирался вступить в террористический отряд "Легион свободной России". Главная» Новости» Захарьина огэ 2024. Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной.
мне надо сложный диктант по русскому языку пожалуйста
Генеральная прокуратура официально предъявила обвинение в совершении преступления против человечества бывшему президенту Румынии Иону Илиеску по делу о разгоне антиправительственной манифестации в Бухаресте в июне 1990 4) Воропаев вступил в Бухарест с ещё не зажившей раной, полученной им в бою за Кишинёв. Воропаев вступил в бухарест огэ вариант 5. Ответы на ОГЭ по математике 2023 72 регион.
«Черноморец» арендовал игрока «Родины» Артёма Воропаева
Ответы ОГЭ русский язык 2023. Слив ОГЭ. Ответы ОГЭ 2022 математика 75 регион. Ответы на ОГЭ по математике 2022. Ответы на ЕГЭ по обществознанию.
Ответы ОГЭ 2023 география 9 класс 09. Пересдача ОГЭ география. Слив ответов ОГЭ. Ответы ОГЭ 2023 42 регион.
Пересдача ОГЭ 2023 Информатика. Ответы ОГЭ 2023 математика пересдача 30 регион. ОГЭ по информатике ответы. Ответы ОГЭ Обществознание.
Ответы ОГЭ русский. Ответы на ОГЭ по русскому. Раздатка ОГЭ 2023. Ответы на ОГЭ по английскому.
Ответы ОГЭ 2022 английский язык. Ответы ОГЭ английский. Варианты ОГЭ 2023. Ответы ОГЭ 2022.
ОГЭ 2022-2023. ОГЭ география задания. ОГЭ география задачи. Предметы на ОГЭ по географии.
Обществознание ответы. Математика подготовка к ОГЭ 2022 Ященко. Ященко математика 2022 экзаменационных вариантов. ОГЭ математика 2022 Ященко вариант 8.
Сборник ОГЭ 2022 математика Ященко. Ответы по ОГЭ. Ответы ОГЭ русский язык. Вариант ОГЭ по русскому.
Пробник по русскому языку 9 класс. Ответы на ОГЭ по русскому языку. Номер региона Москва ОГЭ. Москва регион ОГЭ.
Номера регионов по ОГЭ. ЕГЭ русский 50 регион. Ответы на пробник. Ответы по ОГЭ география 2020 Амбарцумовой 30 вариантов ответы.
Основной государственный экзамен по математике ответы. ОГЭ по географии 2021 ответы Амбарцумовой 30 вариантов ответы с решением. Задания ОГЭ Обществознание 9 класс 2021. Задания ОГЭ Обществознание 9 класс 2022.
Решенные варианты ОГЭ по обществознанию. Ответы на ОГЭ по обществознанию 2022.
Однажды, присев на край крыши и передернувшись, будто ему ужасно жало подмышками, он вдруг запел, косо поглядывая на Воропаева, как бы справляясь, нравится тому или нет. Он запел сначала по-соловьиному, потом по-жавороночьи, перепелиному и все время поглядывал на человека-кровать, как бы ожидая, что тот скажет. Он вел себя, как человек, знающий несколько языков, когда ему хочется поговорить с молчаливым попутчиком. Но та же мысль вновь пришла ему в голову при виде скворца, который, сидя на дереве, старательно перемяукивал котенка, и в третий раз объявилась, когда два жаворонка, набрав широкую спираль в воздухе, так высоко унесли песню в небо, что Воропаев едва не задохнулся, ловя отзвук рассеявшейся в синеве трели, пропетой как бы в два голоса, перевитых друг с другом. Но птицы не успокаивали его. Они еще больше подчеркивали зловещее одиночество. Однажды Воропаев порылся в своей полевой сумке и желто-зелеными дрожащими руками развернул записки к теме «Нравственный элемент на войне» — работа, которой он когда-то придавал серьезное значение.
Размышления в первые дни войны до странности приближались к тем, что тревожили его ныне. В страдании всегда заключается элемент сознания, и поэтому чем выше и организованнее сознание, тем устранимое боль». Осенью же 1941 года, в Новгороде, сказал Воропаеву, тогда батальонному комиссару, тяжело раненный инженер: — Запомните на всякий случай, товарищ комиссар, превосходную заповедь Сенеки: «Человек несчастен постольку, поскольку он сам в этом убежден».
Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как прорастает трава. Я был, конечно, неправ. Нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить очень чистые и точные звуки осенней земли. Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над чёрным лесистым краем.
Была такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клён под забором и растрёпанный ветром куст настурции. В погоне за интересными кадрами фотографы и кинооператоры часто переходят границу разумного риска. Снимая зверей, надо, во-первых, знать их повадки и, во-вторых, не лезть на рожон. Все животные, исключая разве что шатунов-медведей, стремятся избегать встреч с людьми. Анализируя все несчастья, видишь: беспечность человека спровоцировала нападение зверя. Утренняя заря мало-помалу разгорается. Скоро луч солнца коснётся по-осеннему оголённых верхушек деревьев и позолотит блестящее зеркало озера.
А неподалёку располагается озеро поменьше, причудливой формы и цвета: воде в нём не голубая, не зелёная, не тёмная, а буроватая. Говорят, что этот специфический оттенок объясняется особенностями состава местной почвы, слой которой устилает озёрное дно. Оба эти озера объединены под названием Боровых озёр, как в незапамятные времена окрестили их старожили здешних мест. А к юго-востоку от Боровых озёр простираются гигантские болота. Это тоже бывшие озёра, зараставшие в течение десятилетий. Два часа пробирались мы к озеру, пытаясь отыскать удобные подходы. Ценой сверхъестественных усилий мы преодолели заросли какого-то цепкого и колючего растения, затем полусгнившие трущобы, и впереди показался остров. Не добравшись до лесистого бугра, мы упали в заросли ландыша, и его правильные листья, как будто выровненные неведомым мастером, придавшим им геометрически точную форму, защелестели у наших лиц.
В этих зарослях в течение получаса мы предавались покою. Поднимешь голову, а над тобой шумят верхушки сосен, упирающиеся в бледно-голубое небо, по которому движутся не тяжёлые, а по-летнему полувоздушные облачка-непоседы. Отдохнув среди ландышей, мы снова принялись искать таинственное озеро. Расположенное где-то рядом, оно было скрыто от нас густой порослью травы. Вспоминаю с неизъяснимой радостью свои детские года в старинном помещичьем доме в средней полосе России. Тихий, по-летнему ясный рассвет. Первый луч солнца через неплотно притворённые ставни золотит изразцовую печь, свежевыкрашенные полы, недавно крашенные стены, увешанные картинками на темы из детских сказок. Какие только переливающиеся на солнце краски здесь не играли!
На синем фоне оживали сиреневые принцессы, розовый принц снимал меч, спеша на помощь возлюбленной, голубизной светились деревья в зимнем инее, а рядом расцветал весенний ландыш. А за окном набирает силу прелестный летний день. В распахнутое настежь старенькое оконце врывается росистая свежесть ранних цветов пионов, светлых и нежных. Низенький домишко, сгорбившись, уходит, врастает в землю, а над ним по-прежнему буйно цветёт поздняя сирень, как будто торопится своей бело-лиловой роскошью прикрыть его убожество.
Он влетел в город на танке с разведчиками и потом остался один. Собствен…о говоря ему следовало лежать в госпит…л…. Он н… присаживался до поздней ночи а всё бродил по улицам, вступая в беседы объяснял что-то или просто без слов с кем-то обнимался и его кишинёвская рана затягивалась точно излечиваемая волшебным зельем.
А следующая рана случайно получен…ая после Бухареста хотя и была легче предыдущей но заживала необъяснимо долго почти до самой Софии. Но когда он опираясь на палку вышел из штабного автобуса на площадь в центре болгарской столицы и н… ожидая пока его обнимут сам стал обнимать и целовать всех кто попадал в его объятия что-то защ…мило в ране и она зам…рла.
Монополия на демократию.
Он запел сначала по-соловьиному, потом по-жавороночьи, перепелиному и все время поглядывал на человека-кровать, как бы ожидая, что тот скажет. Он вел себя, как человек, знающий несколько языков, когда ему хочется поговорить с молчаливым попутчиком. Но та же мысль вновь пришла ему в голову при виде скворца, который, сидя на дереве, старательно перемяукивал котенка, и в третий раз объявилась, когда два жаворонка, набрав широкую спираль в воздухе, так высоко унесли песню в небо, что Воропаев едва не задохнулся, ловя отзвук рассеявшейся в синеве трели, пропетой как бы в два голоса, перевитых друг с другом. Но птицы не успокаивали его. Они еще больше подчеркивали зловещее одиночество. Однажды Воропаев порылся в своей полевой сумке и желто-зелеными дрожащими руками развернул записки к теме «Нравственный элемент на войне» — работа, которой он когда-то придавал серьезное значение.
Размышления в первые дни войны до странности приближались к тем, что тревожили его ныне. В страдании всегда заключается элемент сознания, и поэтому чем выше и организованнее сознание, тем устранимое боль». Осенью же 1941 года, в Новгороде, сказал Воропаеву, тогда батальонному комиссару, тяжело раненный инженер: — Запомните на всякий случай, товарищ комиссар, превосходную заповедь Сенеки: «Человек несчастен постольку, поскольку он сам в этом убежден». Воропаев тогда спросил: — Значит, по-вашему, и храбрость — постольку-поскольку?
Он н… присаживался до поздней ночи а всё бродил по улицам, вступая в беседы объяснял что-то или просто без слов с кем-то обнимался и его кишинёвская рана затягивалась точно излечиваемая волшебным зельем. А следующая рана случайно получен…ая после Бухареста хотя и была легче предыдущей но заживала необъяснимо долго почти до самой Софии. Но когда он опираясь на палку вышел из штабного автобуса на площадь в центре болгарской столицы и н… ожидая пока его обнимут сам стал обнимать и целовать всех кто попадал в его объятия что-то защ…мило в ране и она зам…рла. Он тогда едва держался на ногах голова круж…. Он говорил о России и славянах будто ему было не меньше тысячи лет.
А за окном набирает силу прелестный летний день. В распахнутое настежь старенькое оконце врывается росистая свежесть ранних цветов пионов, светлых и нежных. Низенький домишко, сгорбившись, уходит, врастает в землю, а над ним по-прежнему буйно цветёт поздняя сирень, как будто торопится своей бело-лиловой роскошью прикрыть его убожество. По деревянным нешироким ступенькам балкончика, также прогнившего от времени и качающегося под ногами, спускаемся купаться к расположенной близ дома речонке. Искупавшись, мы ложимся загорать неподалёку от зарослей прибрежного тростника. Через минуту-другую, задевая ветку густого орешника, растущего справа, ближе к песчаному склону, садится на деревце сорока-болтунья. О чём только она не трещит! Навстечу ей несётся звонкое щебетанье, и, нарастая, постепенно многоголосый птичий гомон наполняет расцвеченный по-летнему ярко сад. Насладившись купанием, мы возвращаемся назад. Стеклянная дверь, ведущая с террасы, приоткрыта. На столе в простом глиняном горшочке букетик искусно подобранных, только что сорванных, ещё не распустившихся цветов, а рядом, на белоснежной полотняной салфетке, тарелка мёду, над которым вьются с ровным гудением ярко-золотистые труженицы-пчёлки. Как легко дышится ранним утром! Как долго помнится это ощущение счастья, которое испытываешь лишь в детстве! И никакая скептическая философия, никакой умный космополитизм не заставит меня устыдиться моей чувствительности, потому что руководит мною любовь, а она не подчинена разуму и расчёту. Земля в коробке высохла и превратилась в комочки бурой пыли. Я пересыпаю её заботливо и осторожно, чтобы не рассыпать зря по столу, и думаю о том, что из всех вещей человека земля всегда была и самой любимой, и близкой. Ранним утром, едва забрезжил рассвет, я возвращался в знакомые места нехожеными тропами. В дали, неясной и туманной, мне уже мерещилась картина родного села. Торопливо ступая по некошеной траве, я представлял, как подойду к своему дому, покосившемуся от древности, но по-прежнему приветливому и дорогому. Мне хотелось поскорее увидеть с детства знакомую улицу, старый колодец, наш палисадник с кустами жасмина и роз. Погружённый в свои воспоминания, я незаметно приблизился к околице и, удивлённый, остановился в начале улицы. На самом краю села стоял ветхий дом, нисколько не изменившийся с тех пор, как я отсюда уехал. Все эти годы, на протяжении многих лет, куда бы меня ни забросила судьба, как бы далеко ни был от этих мест, я всегда неизменно носил в своём сердце образ родного дома, как память о счастье и весне. Наш дом! Он, как и прежде, окружён зеленью. Правда, растительности тут стало побольше. В центре палисадника разросся большой розовый куст, на котором расцвела нежная роза. Цветник запущен, сорные травы сплелись на вросших в землю клумбах и дорожках, никем не расчищенных и уже давно не посыпанных песком. Деревянная решётка, далеко не новая, совсем облезла, рассохлась и развалилась. Крапива занимала целый угол цветника, словно служила фоном для нежного бледно-розового цветка. Но рядом с крапивой была роза, а не что иное. Роза распустилась в хорошее майское утро; когда она раскрывала свои лепестки, утренняя роса оставила на них несколько слезинок, в которых играло солнце. Роза точно плакала.
И сорт не в сорт, и ягоды, понимаешь, с клюкву. А главное, один тут комбайн — руки. Все вручную, как при царе Горохе. Воропаев, внимательно слушая, несколько раз хотел было нагнуться и достать из рюкзака банку мясных консервов, но Корытов каждый раз удерживал его почти силой. Жуткое дело! На самом же деле положение — хуже не бывает. Воропаев мельком взглянул на женщину у стены. Ее бледное, но по рисунку энергичное и чем-то необъяснимо обаятельное лицо было равнодушно к рассказу. Серые глаза под темными, резко прочерченными бровями исконной казачки спокойно разглядывали гостя. Послушай — топлива нет, транспорта нет… было в районе более тысячи машин, сейчас пять «трофеек» без резины. Света нет. Слушая Корытова, Воропаев постепенно начал понимать, какое нелепое, странное и даже обидное впечатление должен был произвести на Корытова приезд по личным делам заслуженного коммуниста — правда, четырежды раненного, с обрубком левой ноги и с туберкулезом легких, но все-таки способного еще многое сделать, а вместо того мечтающего о какой-то дурацкой хуторской жизни. Он взглянул на разозленное лицо Корытова, чтобы прикинуть, к нему ли лично относится негодование секретаря, но, ничего не решив, поднялся и стал прощаться. Не удивляясь тому, что гость уходит, и не удерживая его, Корытов тряс его руку, досказывая о чем-то своем. Женщина отделилась от стены и собрлла на поднос два винных стаканчика, тарелочку из-под омлета и пепельницу, наполненную окурками. Из всего разговора она поняла только одно, что приезжему — хоть он и с орденами, и в больших чинах, и собою видный мужчина, — что ему придется плохо. Его лицо с зеленовато-восковой кожей, синие окраины глаз и блестящие, точно все время возбужденные глаза говорили, что человек болен, и болен сильно. Она вздохнула и бесшумно вышла из комнаты. Корытов крикнул вслед Воропаеву: — Дня через три ты обязательно выступи для партактива. Что-нибудь о черкасовском движении. И негде, и некогда, да и с питанием, знаешь, жуткое дело. Это, брат, сказывается на настроении. Это я по себе чувствую, — сказал Воропаев. Корытов беспомощно развел руками. В приемной когда-то, очевидно, гостиная богатого особняка было почти темно. Моргалик чадил из последних сил. Оставив у нее чемодан, но взяв с собою рюкзак, где было кое-что из съестного, Воропаев вышел из особняка. Было так темно, что дома сливались с воздухом. Он остановился — приучить глаза к мраку. От земли веяло сыроватым теплом. Где-то вдали слышались голоса. Очевидно, из порта шла партия переселенцев. Размеренно похрапывал прибой. И по этим звукам Воропаев в состоянии был определить лишь то, что море слева от него, а голоса и, значит, улица — справа. Но двинуться он не мог, потому что не разбирал, где дома, а где мостовая. На его ручных часах со светящимся циферблатом было около двенадцати, до рассвета добрых четыре часа. Он не знал, что предпринять. Ему показалось, что она пожала плечами, но, конечно, в темноте он не мог этого видеть. Воропаев смело шагнул за ускользающим от него белым пятном куртки. В своих мягких войлочных туфлях женщина двигалась настолько бесшумно, что Воропаев почти не ощущал ее соседства с собою, одно ее дыхание напоминало ему, что кто-то рядом. На фронте целым остались, а у нас смертельную аварию получить можете. Пойдемте тише. Задыхаюсь я. Рука об руку они медленно, точно гуляя, поднимались вверх по улице, густой и пахучей, как аллея. Мертвые дома безгласно стояли по бокам. Пахло отсыревшею старою гарью, и ни одно движение, ни один звук не давали о себе знать слуху, донельзя напряженному в столь неестественной тишине. Ради него всю эту чепуху с переездом на юг задумал. Этот Корытов ваш… — он закашлялся и остановился, — не нравится мне он, должен сказать. Она перебила, тряся его руку: — Не мог он вас, товарищ полковник, к себе пустить ночевать, ну, не мог, поверьте. В одной комнатенке — он, жена да двое мальчишек, спят на чем придется. Что же, в райкоме нельзя было устроить? Едут и едут, одно — давай и давай: тому дачу, тому дворец, тому — не знай что… А кто б спросил, как мы-то живем! Хлеба через два дня на третий выдают, а сахару, жиров — я уж про них и забыла, а у нас тоже дети и тоже… Она замолчала, точно боялась проговориться о чем-то, чего нельзя было доверить чужому. Все планы да планы, а мы, живые люди, где? Позаваливали нас этими планами выше головы. В хороших руках план — дело необходимое. Вам можно критику наводить. Женщина не продолжала разговора. Улица, круто поднявшись выше старых садов, стала светлее, просторнее. Далеко впереди мелькнул расплывчатый огонь костра. Его неприятно кольнуло, что слово «старый» она отнесла к нему как что-то бесспорное. Муж в Севастополе был. Три года ни слуху, ни разговору. Даже «похоронки», и той не прислали. Долго шли молча. Мне — в сторону, — услышал он наконец, и легкая рука спутницы отделилась от него. Белое пятно куртки ушло вправо и вверх. Что-то беспорядочное было в облике этого случайного лагеря. Такая бестолочь бывает в коллективах, внезапно возникших, без ясно видимой цели. Действительно, народ не отдыхал, хотя на дворе стояла ночь, но и не был занят определенной работой, а тревожно бодрствовал, как на пристанях или вокзалах, когда сквозь сон сторожат прибытие и отбытие всех пароходов и поездов, чтобы — неровен час — как-нибудь не проспать своего. Тут одни разогревали пищу, другие кормили измученную скотину, третьи беззаботно пели, а четвертые стояли толпой, кого-то поджидая. Воропаев спросил, где председатель колхоза. Ему указали на рослого красавца с пустым левым рукавом гимнастерки, орденом Красной Звезды и медалью за Севастополь, разговаривавшего со стариком в морском бушлате. Они махали друг на друга зажженными фонарями, о чем-то споря. Воропаев, не теряя их из виду, присел к костру. Ужасно хотелось вытянуться — не просто лечь, а именно вытянуться — и заснуть. Но если нельзя было спать, он хотел бы тогда уж поесть. И как следует. Но развязывать рюкзак на виду у людей ему показалось неудобным. Он прилег у костра, положил голову на край рюкзака и закрыл глаза. Ночь была сыровато-теплая, тихая, почти весенняя. Воздух лениво касался земли. Пахло чем-то чудесным, южным и убаюкивающим, как стрекотня цикад. Народ валил в сторону. Сидевшие у костра тоже поднялись и пошли за всеми, оставив на огне чугунок с картошкой. Он хотел встать, но не было никаких сил. Да и зачем? Ночлег у костра уже был обеспечен. Запустив руку за пояс брюк, он осторожно отстегнул протез и, сдерживая дыхание, пыжась и морщась, погладил замлевшую культю, сейчас же почувствовав, что мгновенно заснет. И юн действительно заснул тем необыкновенно легким сном, какой бывает у детей, когда они сквозь сон еще слышат разговор окружающих. Воропаев, как это ни покажется странным, даже всхрапывая, слышал громкий разговор относительно свободных домов и о немедленном вселении в них. И через секунду другой хриплый голос, как он потом догадался, принадлежащий председателю колхоза Миколе Стойко, красавцу с Красной Звездой, выкрикивал: — Сидоренки!.. Гарпина… хлопцы… Входите, господи Исусе… Дайте я первый. Воропаев слушал, улыбаясь и подхватывая языком слезы, катившиеся ему в рот. Какое великое и сладостное событие происходило где-то рядом, под темным покровом ночи, среди взлетающих фонарных огней, в дыму костров, среди неустроенности этого уставшего лагеря! И он не видел — да никто почти что не видел этого, — как в крохотный глинобитный домик, укутанный в зеленую тьму сада, вошел, спотыкаясь, тот самый колхозник, что приехал с невесткой и внуками. Он вошел, неся в руках фотографию сына, и, поставив ее на подоконник, низко поклонился стенам. Гарпина, мой полы. А в это время в темноте раздавалось сладостное до боли: — Пять комор, веранда, как сказать, на два боки, садик из пятнадцати дерев. И хриплое: — Хватовы! Два голоса наперегонки: — Здесь! Один сюда лицом, другой сюда… — Как, Петро, не побьемся? Бери соби налево, хай ему неладно… Худо, шо дерев пьятнадцать. Было б хоть по осьми… Крант на чей бок?
Воропаев вступил в бухарест огэ вариант 5
А следующая рана случайно получен…ая после Бухареста хотя и была легче предыдущей но заживала необъяснимо долго почти до самой Софии. Но когда он опираясь на палку вышел из штабного автобуса на площадь в центре болгарской столицы и н… ожидая пока его обнимут сам стал обнимать и целовать всех кто попадал в его объятия что-то защ…мило в ране и она зам…рла. Он тогда едва держался на ногах голова круж…. Он говорил о России и славянах будто ему было не меньше тысячи лет. Наступила тишина слышно было только как фыркали и жевали лошади да похрапывали спящие.
Лоза, заметь себе, точно так же. Не обкопаешь ее вовремя, не обрежешь, не опрыскаешь — ни черта не получишь. И сорт не в сорт, и ягоды, понимаешь, с клюкву. А главное, один тут комбайн — руки. Все вручную, как при царе Горохе. Воропаев, внимательно слушая, несколько раз хотел было нагнуться и достать из рюкзака банку мясных консервов, но Корытов каждый раз удерживал его почти силой. Жуткое дело! На самом же деле положение — хуже не бывает. Воропаев мельком взглянул на женщину у стены. Ее бледное, но по рисунку энергичное и чем-то необъяснимо обаятельное лицо было равнодушно к рассказу. Серые глаза под темными, резко прочерченными бровями исконной казачки спокойно разглядывали гостя. Послушай — топлива нет, транспорта нет… было в районе более тысячи машин, сейчас пять «трофеек» без резины. Света нет. Слушая Корытова, Воропаев постепенно начал понимать, какое нелепое, странное и даже обидное впечатление должен был произвести на Корытова приезд по личным делам заслуженного коммуниста — правда, четырежды раненного, с обрубком левой ноги и с туберкулезом легких, но все-таки способного еще многое сделать, а вместо того мечтающего о какой-то дурацкой хуторской жизни. Он взглянул на разозленное лицо Корытова, чтобы прикинуть, к нему ли лично относится негодование секретаря, но, ничего не решив, поднялся и стал прощаться. Не удивляясь тому, что гость уходит, и не удерживая его, Корытов тряс его руку, досказывая о чем-то своем. Женщина отделилась от стены и собрлла на поднос два винных стаканчика, тарелочку из-под омлета и пепельницу, наполненную окурками. Из всего разговора она поняла только одно, что приезжему — хоть он и с орденами, и в больших чинах, и собою видный мужчина, — что ему придется плохо. Его лицо с зеленовато-восковой кожей, синие окраины глаз и блестящие, точно все время возбужденные глаза говорили, что человек болен, и болен сильно. Она вздохнула и бесшумно вышла из комнаты. Корытов крикнул вслед Воропаеву: — Дня через три ты обязательно выступи для партактива. Что-нибудь о черкасовском движении. И негде, и некогда, да и с питанием, знаешь, жуткое дело. Это, брат, сказывается на настроении. Это я по себе чувствую, — сказал Воропаев. Корытов беспомощно развел руками. В приемной когда-то, очевидно, гостиная богатого особняка было почти темно. Моргалик чадил из последних сил. Оставив у нее чемодан, но взяв с собою рюкзак, где было кое-что из съестного, Воропаев вышел из особняка. Было так темно, что дома сливались с воздухом. Он остановился — приучить глаза к мраку. От земли веяло сыроватым теплом. Где-то вдали слышались голоса. Очевидно, из порта шла партия переселенцев. Размеренно похрапывал прибой. И по этим звукам Воропаев в состоянии был определить лишь то, что море слева от него, а голоса и, значит, улица — справа. Но двинуться он не мог, потому что не разбирал, где дома, а где мостовая. На его ручных часах со светящимся циферблатом было около двенадцати, до рассвета добрых четыре часа. Он не знал, что предпринять. Ему показалось, что она пожала плечами, но, конечно, в темноте он не мог этого видеть. Воропаев смело шагнул за ускользающим от него белым пятном куртки. В своих мягких войлочных туфлях женщина двигалась настолько бесшумно, что Воропаев почти не ощущал ее соседства с собою, одно ее дыхание напоминало ему, что кто-то рядом. На фронте целым остались, а у нас смертельную аварию получить можете. Пойдемте тише. Задыхаюсь я. Рука об руку они медленно, точно гуляя, поднимались вверх по улице, густой и пахучей, как аллея. Мертвые дома безгласно стояли по бокам. Пахло отсыревшею старою гарью, и ни одно движение, ни один звук не давали о себе знать слуху, донельзя напряженному в столь неестественной тишине. Ради него всю эту чепуху с переездом на юг задумал. Этот Корытов ваш… — он закашлялся и остановился, — не нравится мне он, должен сказать. Она перебила, тряся его руку: — Не мог он вас, товарищ полковник, к себе пустить ночевать, ну, не мог, поверьте. В одной комнатенке — он, жена да двое мальчишек, спят на чем придется. Что же, в райкоме нельзя было устроить? Едут и едут, одно — давай и давай: тому дачу, тому дворец, тому — не знай что… А кто б спросил, как мы-то живем! Хлеба через два дня на третий выдают, а сахару, жиров — я уж про них и забыла, а у нас тоже дети и тоже… Она замолчала, точно боялась проговориться о чем-то, чего нельзя было доверить чужому. Все планы да планы, а мы, живые люди, где? Позаваливали нас этими планами выше головы. В хороших руках план — дело необходимое. Вам можно критику наводить. Женщина не продолжала разговора. Улица, круто поднявшись выше старых садов, стала светлее, просторнее. Далеко впереди мелькнул расплывчатый огонь костра. Его неприятно кольнуло, что слово «старый» она отнесла к нему как что-то бесспорное. Муж в Севастополе был. Три года ни слуху, ни разговору. Даже «похоронки», и той не прислали. Долго шли молча. Мне — в сторону, — услышал он наконец, и легкая рука спутницы отделилась от него. Белое пятно куртки ушло вправо и вверх. Что-то беспорядочное было в облике этого случайного лагеря. Такая бестолочь бывает в коллективах, внезапно возникших, без ясно видимой цели. Действительно, народ не отдыхал, хотя на дворе стояла ночь, но и не был занят определенной работой, а тревожно бодрствовал, как на пристанях или вокзалах, когда сквозь сон сторожат прибытие и отбытие всех пароходов и поездов, чтобы — неровен час — как-нибудь не проспать своего. Тут одни разогревали пищу, другие кормили измученную скотину, третьи беззаботно пели, а четвертые стояли толпой, кого-то поджидая. Воропаев спросил, где председатель колхоза. Ему указали на рослого красавца с пустым левым рукавом гимнастерки, орденом Красной Звезды и медалью за Севастополь, разговаривавшего со стариком в морском бушлате. Они махали друг на друга зажженными фонарями, о чем-то споря. Воропаев, не теряя их из виду, присел к костру. Ужасно хотелось вытянуться — не просто лечь, а именно вытянуться — и заснуть. Но если нельзя было спать, он хотел бы тогда уж поесть. И как следует. Но развязывать рюкзак на виду у людей ему показалось неудобным. Он прилег у костра, положил голову на край рюкзака и закрыл глаза. Ночь была сыровато-теплая, тихая, почти весенняя. Воздух лениво касался земли. Пахло чем-то чудесным, южным и убаюкивающим, как стрекотня цикад. Народ валил в сторону. Сидевшие у костра тоже поднялись и пошли за всеми, оставив на огне чугунок с картошкой. Он хотел встать, но не было никаких сил. Да и зачем? Ночлег у костра уже был обеспечен. Запустив руку за пояс брюк, он осторожно отстегнул протез и, сдерживая дыхание, пыжась и морщась, погладил замлевшую культю, сейчас же почувствовав, что мгновенно заснет. И юн действительно заснул тем необыкновенно легким сном, какой бывает у детей, когда они сквозь сон еще слышат разговор окружающих. Воропаев, как это ни покажется странным, даже всхрапывая, слышал громкий разговор относительно свободных домов и о немедленном вселении в них. И через секунду другой хриплый голос, как он потом догадался, принадлежащий председателю колхоза Миколе Стойко, красавцу с Красной Звездой, выкрикивал: — Сидоренки!.. Гарпина… хлопцы… Входите, господи Исусе… Дайте я первый. Воропаев слушал, улыбаясь и подхватывая языком слезы, катившиеся ему в рот. Какое великое и сладостное событие происходило где-то рядом, под темным покровом ночи, среди взлетающих фонарных огней, в дыму костров, среди неустроенности этого уставшего лагеря! И он не видел — да никто почти что не видел этого, — как в крохотный глинобитный домик, укутанный в зеленую тьму сада, вошел, спотыкаясь, тот самый колхозник, что приехал с невесткой и внуками. Он вошел, неся в руках фотографию сына, и, поставив ее на подоконник, низко поклонился стенам. Гарпина, мой полы. А в это время в темноте раздавалось сладостное до боли: — Пять комор, веранда, как сказать, на два боки, садик из пятнадцати дерев. И хриплое: — Хватовы! Два голоса наперегонки: — Здесь! Один сюда лицом, другой сюда… — Как, Петро, не побьемся?
Когда надоела музыка, он погнался за толпой жёлтых бабочек, прилетавших к осоке на водопой, и сам не заметил, как очутился опять возле брички. Неожиданно послышалось тихое пение. Песня, тихая, тягучая и заунывная, похожая на плач и едва уловимая слухом, слышалась то справа, то слева, то сверху, то из-под земли, точно над степью носился невидимый дух и пел. Егорушка оглядывался по сторонам и не понимал, откуда эта странная песня. Потом уже, когда он прислушался, ему стало казаться, что пела трава. В своей песне она, полумёртвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренне убеждала кого-то, что она ни в чём не виновата, что солнце выжгло её понапрасну; она уверяла, что ей страстно хочется жить, что она ещё молода и была бы красивой, если бы не зной и не засуха. Вины не было, но она всё-таки просила у кого-то прощения и клялась, что ей невыносимо больно, грустно и жалко себя. Я читал в старых книгах о том, как шуршат падающие листья, но я никогда не слышал этого звука. Шорох листьев в воздухе казался мне таким же неправдоподобным, как рассказы о том, что весной слышно, как прорастает трава. Я был, конечно, неправ. Нужно было время, чтобы слух, отупевший от скрежета городских улиц, мог отдохнуть и уловить очень чистые и точные звуки осенней земли. Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над чёрным лесистым краем. Была такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клён под забором и растрёпанный ветром куст настурции. Я посмотрел на клён и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услышал шелест падающего листа - неясный звук, похожий на детский шёпот. Опасная профессия В погоне за интересными кадрами фотографы и кинооператоры часто переходят границу разумного риска. Не опасна, но почти невозможна в природе съёмка волков. Опасно снимать львов, очень опасно - тигров. Нельзя сказать заранее, как поведёт себя медведь - этот сильный и, вопреки общему представлению, очень подвижный зверь. На Кавказе я нарушил небезызвестное правило: полез в гору, где паслась медведица с медвежатами. Расчёт был на то, что, мол, осень и мать уже не так ревниво оберегает потомство. Но я ошибся... При щелчке фотокамеры, запечатлевшей двух малышей, дремавшая где-то поблизости мать кинулась ко мне, как торпеда. Я понимал: ни в коем случае нельзя бежать - зверь бросится вслед. На месте оставшийся человек медведицу озадачил: она вдруг резко затормозила и, пристально поглядев на меня, кинулась за малышом. Снимая зверей, надо, во-первых, знать их повадки и, во-вторых, не лезть на рожон. Все животные, исключая разве что шатунов-медведей, стремятся избегать встреч с людьми. Анализируя все несчастья, видишь: беспечность человека спровоцировала нападение зверя. Издавна придуманы телеобъективы, чтобы снимать животных, не пугая их и не рискуя подвергнуться нападению, чаще всего - вынужденному. К тому же, непуганые животные, не подразумевающие о вашем присутствии, ведут себя естественно. Большинство выразительных кадров добыто знанием и терпением, пониманием дистанции, нарушать которую неразумно и даже опасно. Путь к озеру Утренняя заря мало-помалу разгорается. Скоро луч солнца коснётся по-осеннему оголённых верхушек деревьев и позолотит блестящее зеркало озера. А неподалёку располагается озеро поменьше, причудливой формы и цвета: воде в нём не голубая, не зелёная, не тёмная, а буроватая. Говорят, что этот специфический оттенок объясняется особенностями состава местной почвы, слой которой устилает озёрное дно. Оба эти озера объединены под названием Боровых озёр, как в незапамятные времена окрестили их старожилы здешних мест. А к юго-востоку от Боровых озёр простираются гигантские болота. Это тоже бывшие озёра, зараставшие в течение десятилетий.
Собствен…о говоря ему следовало лежать в госпит…л…. Он н… присаживался до поздней ночи а всё бродил по улицам, вступая в беседы объяснял что-то или просто без слов с кем-то обнимался и его кишинёвская рана затягивалась точно излечиваемая волшебным зельем. А следующая рана случайно получен…ая после Бухареста хотя и была легче предыдущей но заживала необъяснимо долго почти до самой Софии. Но когда он опираясь на палку вышел из штабного автобуса на площадь в центре болгарской столицы и н… ожидая пока его обнимут сам стал обнимать и целовать всех кто попадал в его объятия что-то защ…мило в ране и она зам…рла. Он тогда едва держался на ногах голова круж….
мне надо сложный диктант по русскому языку пожалуйста
Воропаев тогда спросил: — Значит, по-вашему, и храбрость — постольку-поскольку? Каждый становится тем, чем ему легче стать. Зимой того же 1941 года Лев Михайлович Доватор, беседуя с Воропаевым, сказал примерно то же самое: — Трусость лечится просто: нужно уверить труса, что он человек храбрый. Как уверили — спокойно ему доверяйте. Храбрость — это до конца осознанная ответственность. Спустя год, в подземном керченском госпитале, только что раненный осколком бомбы хирург Лункевич говорил раненому Воропаеву, приготовленному для операции по поводу сложного ранения в грудь: — Слушайте, комиссар: боль легко перенести, если не увеличивать ее мыслью о ней. Ободряйте себя, говорите: это ничего, это сейчас пройдет! Вы увидите, как боль отхлынет. Закрыть Как отключить рекламу?
Врач ответил: — Но я же не боюсь за вас, а между тем — вы очень тяжело ранены. Я же не боюсь, что у вас не хватит сил и вы умрете на столе. Я знаю, что вы справитесь. И я тоже справлюсь. Мы оба справимся. Была и такая запись: «Говорят, Лагранж наблюдал, что у победителей раны заживают быстрее». Да что там Лагранж! Его собственные переживания могли служить доказательством того же.
Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной.
День был ярок и , немного ветрен. Он влетел в город на танке с разведчиками и потом остался один. Собственно говоря, ему следовало лежать в госпитале, но разве улежишь в день вступления в ослепительно белый, кипящий 2 спряж.
Зимой того же 1941 года Лев Михайлович Доватор, беседуя с Воропаевым, сказал примерно то же самое: — Трусость лечится просто: нужно уверить труса, что он человек храбрый. Как уверили — спокойно ему доверяйте. Храбрость — это до конца осознанная ответственность. Спустя год, в подземном керченском госпитале, только что раненный осколком бомбы хирург Лункевич говорил раненому Воропаеву, приготовленному для операции по поводу сложного ранения в грудь: — Слушайте, комиссар: боль легко перенести, если не увеличивать ее мыслью о ней. Ободряйте себя, говорите: это ничего, это сейчас пройдет! Вы увидите, как боль отхлынет.
Закрыть Как отключить рекламу? Врач ответил: — Но я же не боюсь за вас, а между тем — вы очень тяжело ранены. Я же не боюсь, что у вас не хватит сил и вы умрете на столе. Я знаю, что вы справитесь. И я тоже справлюсь. Мы оба справимся. Была и такая запись: «Говорят, Лагранж наблюдал, что у победителей раны заживают быстрее». Да что там Лагранж! Его собственные переживания могли служить доказательством того же. Воропаев вступил в Бухарест с еще не зажившею кишиневскою раной.
Даже сейчас, когда он вспоминал об этом, тело его покрывалось нервными пупырышками, кровь начинала стучать в висках и он чувствовал, как прибывают в нем соки жизни. Как же это было давно, давно, почти в юности, а между тем с тех пор прошло очень мало времени.
Наступила тишина слышно было только как фыркали и ж…вали лошади да похрапывали спящие. Изредк о,а раздавался писк бекасов прил…тавших поглядеть не уехали ли не гости. Егорушка задыхаясь от зноя который особенно чувствовался после еды побежал к осоке и отсюда оглядел местность. Увидел он то же самое что видел и до полудня р а,о внину холмы небо лиловую даль. Только холмы стояли поближе, да не было мельницы которая осталась далеко позади.